Метка: ЛГБТ-сообщество

Явари Карелизе, 2017
Источник: http://www.exunoplures.org/main/articles/transitioning-while-plural/

Дисклеймер: Этот пост написан исключительно ради информирования. Я не врач и у меня нет нужной квалификации для того, чтобы давать медицинские советы. Мои советы основаны исключительно на личном опыте. Если вам нужны «официальные» медицинские советы о трансгендерном переходе, пожалуйста, обратитесь к специалисту. 

Многие системы [множественные системы, далее также «группа», «коллектив» – это те, в теле которых живет более одной личности, обычно люди с медицинским диагнозом «диссоциативное расстройство идентичности»] определяют себя как трансгендерные, или в них есть члены [имеются в виду альтер-личности] разного гендера, которые разделяют между собой повседневные обязанности. Эта статья написана для групп, которые хотят совершить переход, вне зависимости, идёт ли речь о физическом переходе, социальном переходе или о том или другом.  

Мы пришли к пониманию того, что мы трансгендерны, примерно тогда же, когда мы пришли к пониманию нашей множественности. Это было когда нам было плюс-минус 20 лет. Некоторые из нас много лет испытывали дисфорию, в социальном и физическом плане, так что в итоге мы решили пойти на социальный и физический переход. 

Дисфория с каждым годом становилось все хуже и хуже, и было сложно ее игнорировать и подавлять, несмотря на то, что мы пытались. У нас была похожая штука с множественностью – мы замечали ещё в детстве, что что-то происходит, но думали, что с возрастом это пройдёт. Но ни дисфория, ни ощущение того, что нас больше, чем один человек, не ушли со временем – более того, и то, и другое только усиливалось. И мы решили, что пора что-то делать. 

Уже 11 лет мы живем с мужской социальной презентацией, мы около 9 лет на тестостероне и несколько недель назад мы прошли верхнюю операцию. В основном, мы рады, хотя некоторые люди внутри системы раздосадованы тем, насколько же ограничивающие эти бинарные гендерные роли. В нашей системе есть люди разного гендера и с разным гендерным выражением, хотя большинство из нас маскулинные мужчины или гендерно неконфоормные люди.

Вот несколько советов для систем, думающих пройти медицинский или социальный переход:

– Устройте встречу внутри системы для того, чтобы разобраться, какова цель перехода. Убедитесь, что вы разобрались со всеми противоречиями между вами и пришли к наиболее лучшему компромиссному решению. Большинство из нас — мужчины и маскулинные/андрогинные небинарные люди, так что в нашем случае не было серьезных споров по поводу начала приема гормонов, прохождения операций и изменения гендерной репрезентации, но все системы разные и гендерное сочетание их членов может быть разным. Убедитесь, что вы пришли к компромиссу, если у вас есть разногласия и разные части системы стремятся к разному. 

– Ваша дисфория физическая, социальная или и физическая, и социальная?

Это может повлиять на то, какие изменения вы хотите внести. Некоторые системы могут хотеть изменить свою репрезентацию на публике но при этом не принимать гормоны и не идти на хирургические операции. Некоторые же, наоборот, хотят принимать гормоны и делать операции но при этом не менять свою гендерную репрезентацию на публике. Мы же пошли и на социальный, и на физический переход.

– Если вы хотите начать принимать гормоны, проверьте уровень эстрогена, тестостерона, прогестерона и других гормонов которые влияют на организм во время перехода. Некоторые изменения, которые произойдут при переходе, останутся навсегда, а некоторые могут пройти сами собой или перестать развиваться, если вы прекратите принимать гормоны. Убедитесь, что ни один из эффектов, которые вызывают гормоны, не мешает кому-либо из людей внутри системы.

Например, тестостерон может привести к появлению залысин. Кто-нибудь боится залысин? Эстроген может вызвать необратимый рост груди. Есть ли те, кто не хочет, чтобы у них росла грудь?

– У разных врачей разная политика при назначении гормонов и/или проведении операции. Некоторые прописывают гормоны только после того, как вы подпишете документы что понимаете, какой у гормонов эффект, и что вы согласны начать лечение. Другие будут настаивать на том, чтобы вы прошли психотерапию или сходили на консультации. Нам прописали гормоны в клинике где надо было всего лишь подписать бумаги, хотя раньше мы проходили терапию. Некоторые хирурги и врачи могут потребовать от вас письмо от специалиста по психическому здоровью, — то есть, от психолога или психиатра, консультацию у которого можно пройти в частной или государственной клинике.

[В тексте описываются условия в США, в постсоветских странах другая ситуация – консультация у психиатра обязательна, и ответы на вопросы стоит давать наиболее «стандартизированные»]

– Вы хотите более традиционную мужскую/женскую репрезентацию, или хотите выглядеть более андрогинно? Мы обычно выглядим по-традиционному маскулинно/андрогинно, но иногда идём на компромиссы, позволяя людям вроде Керри и Лили выбирать женственные и яркие вещи.

– Как именно вы хотите изменить тело? Вы хотите принимать гормоны? Вы хотите пройти операцию? Убедитесь наверняка что все в системе довольны предстоящими изменениями или хотя бы согласны на них.

– Вы хотите изменить имя системы на законодательном уровне? Если да, убедитесь что вы пришли к консенсусу и люди в системе не возражают против изменений и тоже готовы откликаться на это имя. В некоторых местах есть ограничения на то, какое имя вы можете выбрать после перехода. Кроме того, смена имени может стоить больших денег цена зависит от того, где вы живёте, и в некоторых регионах вы можете не платить если вы достаточно бедны. Вам также придется изменить имя в государственных учреждениях, банках, образовательных учреждениях и на работе. Принятие решения о том, чтобы избавиться от деднейма в суде, далось нам легко – мы все его ненавидели, – но нам потребовалось время на то, чтобы привести в порядок все документы.

– Если это возможно в вашем регионе, хотели бы вы сменить гендер в документах (в паспорте, ID, регистрационных документах, водительских правах, свидетельстве о рождении и т.п.)? Степень «сложности» этих действий зависит от того, где вы живёте, то есть от конкретного штата/региона/провинции/государства. В некоторых странах требуют только записку от врача. В других все более сложно и нужно подтверждение физического перехода, а где-то даже требуют подтверждение стерилизации.

– Если вы на данный момент работаете с системой психической помощи, знает ли ваш психолог/психиатр/психотерапевт, что вы множественны? Этот специалист транс*-Френдли? Посмотрите, сможете ли вы работать с ним для того, чтобы он поддержал ваш переход, если вам нужно это сотрудничество для разрешения на начало каких-либо необратимых физических изменений. Если вам сложно с ним договориться, попробуйте объяснить ему, что вы коллективно уже пришли к консенсусу. Если он по-прежнему сопротивляется вашему решению, но вы все уверены, что хотите начать физический переход, попробуйте найти нового терапевта. В крупных городах есть клиники, специализирующиеся на помощи ЛГБТ [в России можно обратится за советом по стратегии для прохождения комиссии в ЛГБТ-организации]. Также вы можете поискать списки, в которых перечислены транс*-френдли специалисты по психическому здоровью. 

– У вас есть какие-то проблемы со здоровьем, которые могут сказаться на ваших возможностях принимать гормоны или безопасно пройти через операцию? Это важно знать если вы решились на физический переход. Убедитесь что вы обсудили эти особенности с врачом чтобы не навредить себе. 

Конечно, я перечислил это не для того, чтобы отговорить какую-либо систему от перехода. Мы сами совершили переход и мне кажется, что качество нашей жизни после этого сильно улучшилось. Просто прежде чем принимать важные решения стоит принять во внимания все возможные его эффекты, особенно если это решение влияют на нескольких людей сразу. Удачи!

——-

Здравствуйте. Я из Санкт-Петербурга. Мне 28 лет.
Я услышал про свой аутизм от родителей ещё в детстве. Но в полной мере я получил информацию только после 20 лет. Сколько себя помню, считал себя квир или фтм (из-за документов). Ещё накладывалась специфика того, что я интерсекс. Все это вызывало ощущение некоего стекла или барьера при взаимодействии с людьми, невозможность ощутить безопасность, спокойствие или насладиться общением. Но активизм ЛГБТ, кампании против эйблизма, и статьи, которые я обнаружил в 2014 году, помогли мне понять, что я не одинок, убрали чувство стыда и «ошибочности» своего существования. Я не могу разделить свой опыт на отдельные компоненты — я аутичный интерсекс с мужским гендером. Раньше я считал, что это делало меня уязвимым, разбитым и мешало «вписаться» в общество, хотя многое в нём казалось мне очень странным или неприемлемым , но именно нехватка информации и самопринятия, на самом деле, разрушала мою жизнь. Когда я прочитал истории аутичных транс*людей, я решил поделиться и своей. Я рассказал о себе друзьям. Я много говорил со своей мамой о том, как живут трансгендерные аутисты, моя многолетняя депрессия начала отступать. Иногда я испытываю сильные сенсорные перегрузки и усталость, но я больше не виню себя за недомогания или за то, что мне комфортно, когда люди принимают мой гендер. Считаю, что важно отстаивать себя, своих друзей, распространять информацию. Это, буквально, может спасти многие жизни.

Автор: Айман Экфорд

Написано для книги Рисунки из воздуха

ВСТУПЛЕНИЕ.
Около трех лет назад я создала первый русскоязычный сайт об аутизме, который рассматривает аутизм с позиции нейроразнообразия — идеи, которая гласит, аутизм (как и некоторые другие нейроотличия) является не заболеванием, которое надо лечить и искоренять, а частью личности человека. С этого начался мой активизм.
С тех пор я обзавелась несколькими интернет-проектами, консультировала различные организации по созданию инклюзивной среды на мероприятиях, проводила лекции и семинары об аутизме и инвалидности, и организовывала одиночные пикеты.

Все это время я взаимодействовала с людьми и организациями, которые считали себя прогрессивными и инклюзивными. В основном, это были люди и организации, занимающиеся правозащитной и социальной деятельностью, и разделяющие неолиберальные или левые взгляды. Они не являются типичными представителями российской общественности, но по ним можно судить по той «прогрессивной» части постсоветского общества, которая хочет помогать инвалидам ради достижения равноправия. Кроме того, многие из этих людей в прошлом были работниками организаций, которые занимались помощью людям с инвалидностью.

Я не могу говорить об опыте всех инвалидов, и об отношении ко всем видам инвалидности, поэтому написанное мною в первую очередь касается моего личного опыта работы в области создании инклюзивной среды для аутичных и нейроотличных людей.

ЧАСТЬ 1. ПОНИМАНИЕ ИНВАЛИДНОСТИ.
Большинство людей на постсоветском пространстве рассматривает инвалидность исключительно как медицинскую проблему, и считает ее чем-то постыдным.
Рассуждая об инвалидности, люди думают о «дефекте», который есть у человека, а свое хорошее отношение к инвалидам видят в попытках скрыть или не замечать этот «дефект».
На самом деле, этот подход не совсем корректный.

Инвалидность является не медицинским, а социальным и юридическим конструктом.

Понятие «инвалид» означает, что из-за особенностей устройства тела или из-за особенностей работы мозга у человека меньше возможностей, чем у большинства людей в этом обществе. Сама по себе эта особенность не обязательно должна являться чем-то отрицательным.

Инвалидность может быть заметна только в условиях определенного общества. Поэтому понятие «инвалидность» скорее характеризует общество, в котором живет человек, чем его состояние.

Например, зрячий человек в мире незрячих обладал бы физиологическим преимуществом, но находился бы в невыгодном положении, потому что окружающий мир (все общественные заведения, институты и культура), был бы рассчитан на незрячих людей, которых не «отвлекают» зрительные образы.

Во многих западно-европейских странах дислексия является инвалидностью. Но в обществе, в котором большинство людей не может читать, она незаметна. В этом обществе люди с дислексией и люди без дислексии имеют одинаковые возможности, и поэтому дислектикам не нужна инвалидность.

Поэтому очевидно, что инвалидность и болезнь — не одно и то же.

В нашем мире практически все аутичные люди согласны с тем, что аутизм является инвалидностью, но многие аутичные люди, включая меня, не считают аутизм болезнью. Аутизм влияет на то, как я воспринимаю окружающий мир, как я общаюсь и как я отношусь к своим интересам, и поэтому он неотделим от моей личности.
У аутичного образа мышления есть свои преимущества и недостатки, перед неаутичным образом мышления.
Но наша культура, система образования, система здравоохранения, политические институты и даже обстановка в торговых центрах рассчитана на неаутичных людей. И поэтому государство должно компенсировать отсутствие инклюзии для аутичных людей. То есть, аутистам нужна инвалидность, пока общество не будет рассчитано на аутичных людей так же, как и на неаутичных.

Как аутист, я хочу открыто говорить о своей инвалидности, потому что, говоря об инвалидности, я говорю о том, что я принадлежу к меньшинству, потребности которого не удовлетворяются. Я этого не стыжусь, потому что это — проблема общества, а не проблема моего восприятия.

Фактически, любой разговор об инвалидности является разговором о проблемах общества.
Например, паралич является медицинской проблемой, когда мы говорим исключительно о его физиологических аспектах в кабинете у врача. Но когда мы договариваемся об установке пандуса, чтобы парализованные люди могли попасть в здание больницы на инвалидном кресле, мы говорим о правовой и социальной проблеме.
Мы говорим о сегрегации, из-за которой люди не могут получить медицинскую помощь исключительно из-за особенностей своего тела.

Но при этом активисты, которые борются с общественными проблемами, предпочитают этого не замечать.
Их риторика направлена на то, чтобы скрыть инвалидность.

Они настаивают на том, чтобы использовать выражение «человек с инвалидностью», а не слово «инвалид», тем самым показывая, что инвалидность надо отделить от человека. Подобные настаивания показывают, что по мнению общества (в том числе прогрессивной его части) человек становится «хуже», если у него есть инвалидность. Ведь никто не считает, что интеллектуалы должны говорить о себе исключительно как о «людях с высоким интеллектом», а женщин надо называть «люди с женским полом и гендером». Потому что и женский пол, и высокий интеллект не считаются чем-то, что надо отделять от человека ради «политкорректности».

При этом инвалидность считается именно таким явлением. Среди активистов распространен стереотип, что общаясь с инвалидом, надо «смотреть на человека, а не на инвалидность», несмотря на то, что невозможно адекватно воспринимать человека, игнорируя значительную часть его опыта.
Кроме того, о каком равенстве можно говорить, если игнорировать источник неравенства?
Но весь «прогресс» большей части нашего «прогрессивного общества» заключается в игнорировании проблем и отличий.

Для этого члены прогрессивного общества используют еще один не очень удачный лингвистический прием — т. е. Слова-ширмы, которые, якобы, корректнее использовать вместо слова «инвалидность».

Эти слова-ширмы не помогают в создании равных условий.
Например, выражение «человек с ограниченными возможностями» указывает на то, что проблема в человеке, а не в обществе. Кроме того, оно просто абсурдно, потому что возможности всех людей (в том числе и «возможности здоровья» всех людей) ограничены.

Выражение «человек с особыми потребностями» не менее абсурдно, и снова выставляет проблемой человека, а не общество. Это выражение «оправдывает» общество, показывая, что у инвалида есть «особые потребности», которое это общество должно удовлетворить, хотя на самом деле речь идет о самых обычных человеческих потребностях. Возможность получить нормальное образование, попасть в здание и безопасно перейти дорогу — не особые потребности. Это самые обычные человеческие потребности.

Но, говоря о языке ,стоит заметить, что одна из проблем русского слова «инвалидность» заключается в том, что оно ассоциируется у многих с понятием «слабый», «не-ценный», из-за его лингвистического происхождения и звучания. Но при этом разговор ведется не о том, как изменить ассоциации, которые вызывает это слово, и как «вернуть его себе», избавив от негативного оттенка, и даже не о том, как создать новый юридический термин, а о том, как подобрать неточную «ширму» для существующего термина. Это отлично показывает общее настроение среди людей, которые понимают, как язык влияет на восприятие и мышление большинства.

ЧАСТЬ 2. ДВОЙНЫЕ СТАНДАРТЫ.
1) Двойные стандарты и язык
То, как большинство людей привыкло воспринимать инвалидность, видно не только по тем словам, которыми они обозначают инвалидов, а и по тем словам, которые они используют в качестве ругательств.

Я множество раз сталкивалась с ситуациями, когда на первый взгляд «прогрессивные» люди обзывали своих оппонентов: «дебилами», «даунами», «умственно отсталыми», «слепыми» и «калеками».

Особенности тела и мышления инвалидов используются в качестве оскорбления, тем самым показывая, что эти вещи считаются чем-то ужасным по определению. Обычно использование подобной лексики оправдывается тем, что люди, которые используют ее, не «имеют в виду то, что они говорят», и что эти слова «всего-лишь метафоры». Но вещи, которые считаются нейтральной чертой, не используют в качестве метафор для объяснения чего-то крайне негативного.

Иногда я сталкивалась с более изощренными способами дискредитации оппонентов за счет сравнения с инвалидами.
Продолжить чтение «Эйблизм в российском активистском сообществе» →