Изменения к лучшему

Автор: Айман Экфорд

Раньше, когда я жил в постсоветских странах, мне казалось, что большинство людей никогда не смогут до конца принять аутичных людей.

Что ещё очень долго аутизм будет какой-то «особой темой».

Что мир, где аутичных людей воспринимают, как равных, — где-то в будущем, и что в наше время все будут обращать внимание только на проблемы и различия.

А потом заметил, что уже не удивляюсь, когда во время сенсорных перегрузок мне предлагают помочь, вместо того чтобы на меня наезжать.

Или когда на новость о том, что я аутичный, говорят, «я тоже» или «мой друг/внук/племянница тоже» так, как если бы речь шла скажем о признании в том, что я люблю фантастику.

Или когда в самом обычном магазине, на полке с подростковыми книжками, стоит книжка об аутичных девочках, написанная с позиции нейроразнообразия молодой аутичной девушкой, и это воспринимается как нечто… обычное. Повседневное.

Никто не ожидает, что аутизм должен как-то особо патологизироваться.

Что я, как аутичный человек, должен быть гражданином второго сорта.

Бывают проблемы. Бывает дискриминация. Но это нормально, и даже хорошо, если ты с этим не соглашаешься, и что-то делаешь, чтобы исправить ситуацию.

В общем, за четыре года в Англии я привык, что так и должно быть.

Я уже перестал заниматься аутичным активизмом, поэтому этот «переход» от жести к почти нормальному отношению прошёл довольно плавно.

Пока однажды мне не пришлось об этом задуматься на мероприятии по сторителлингу. Тема встречи была «притворство», и поэтому я, решил сочинить историю про аутичную женщину, у которой были проблемы из-за маскинга.

Это была история про выдуманную девочку Лею, которую диагностировали в детстве и заставляли заниматься АВА по 40 часов в неделю. Лею учили, что она должна притворяться, чтобы ее принимало общество, что она не должна быть собой. Она хотела, чтобы у неё были друзья. Она хотела, чтобы родители были довольны. И поэтому она научилась вести себя неаутичным образом.

Но чем больше она притворялась, тем сильнее она забывала кто она, и чего она хочет. Она научилась вести себя общепринятым образом так хорошо, что в итоге у неё сняли аутичный диагноз. Она верила, что «излечилась». Родители были довольны. У неё появились друзья. Но она была несчастна.

И очень долго Лея не могла понять, что же не так, ведь она «хорошая девочка». Ведь она все делает правильно.

Она выросла, поступила в ВУЗ, вышла замуж, у неё родилась дочка.

И однажды ее дочку отправили на диагностику аутизма. К счастью, специалистка по аутизму тоже была аутичной, и она лучше разбиралась в теме, чем та, что в своё время диагностировала Лею. Она помогла Лее понять, что такое аутизм и объяснила, что в аутизме нет ничего плохого. И вот тогда Лея решила, что она не будет заставлять свою дочку притворяться нейротипичной, что она хочет, чтобы ее дочка была счастливой. Лея стала больше читать об аутизме и — о, чудо — нашла целое сообщество аутичных женщин и девочек, которые тоже «неотличимы от сверстников».

И у некоторых из них тоже «сняли диагноз». Так Лея поняла, что никогда не переставала быть аутичной, а ее тревога и депрессия вызваны постоянным притворством.

Она отказалась вести себя как принято, отказалась вести себя как нейротипик. И послала все заморочки о «нормальности». Это удалось не сразу, но когда удалось, она наконец-то, впервые за многие годы, поняла, что счастлива.

А ее дочке никогда не пришлось проходить через тот ужас, через который проходила Лея в детстве.

Под конец я уже сильно нервничал. До меня начало доходить что я делаю. Я рассказываю историю о том, что надо послать нафиг все нейротипичные нормы, стоя на сцене в провинциальном английском пабе, перед толпой нейротипиков, большинство из которых из поколения моих бабушек и дедушек!

Когда я закончил, у меня уже тряслись ноги. Но публика рукоплескала. Серьезно. Моя история была самой популярной историей в тот вечер, а там было много историй, с гораздо более захватывающим сюжетом.

И когда я сказал, что я сам аутичный, и что моя супруга и большинство моих друзей аутичные, что я занимался аутичным активизмом, они аплодировали ещё громче.

Во время перерыва английские бумеры подходили ко мне с хвалебными отзывами и комментариями.

И по их комментариям я понял, что большинство из них мало знает об аутизме, о социальной модели инвалидности, о нейроразрообразии.

Конечно больше, чем средние российские и украинские бумеры, но все равно крайне мало.

Но это было и не важно.

Потому что они знали главное — что у каждого человека должно быть право быть собой и жить как он хочет, если человек не вредит окружающим.

У каждого человека должно быть право быть счастливым. Страдание — плохо. Стадность — это плохо. Понимание своих особенностей — хорошо.

Общество создано для людей, а не наоборот.

Именно поэтому в Англии так просто говорить об аутизме. Не нужны никакие особые компании по «информированию» и даже по принятию.

Важно чтобы люди понимали, что нельзя по-скотски относиться к тем, кто отличается.

И на самом деле, я думаю что как только это понимание появится у отдельных сообществ на постсоветском пространстве, в отдельных странах, в отдельных профессиональных группах, тусовках, да даже в отдельных семьях, ситуация с правами аутичных людей станет гораздо лучше. А это, с развитием общества, должно произойти.