Автор: consentsquad
Есть такой нарратив вокруг маскинга — в моей голове, если не в вашей. Вот как он выглядит:
Если аутичн_ая взросл_ая выглядит нейротипичн_ой во время общения, он_а неискренн_а. Он_а использует аналитически выученные техники, чтобы подражать нейротипичному зрительному контакту и манерам. Впоследствии он_а буд_ет страдать от напряжения, вызванного слишком долгим изображением нейротипичности. Диагноз AFAB в детстве ставят реже не потому, что мы не имели большого значения для окружающих нас взрослых, а потому, что мы якобы научились маскироваться в раннем возрасте.
Иногда я начинаю паниковать, когда слышу такой нарратив. Мой мозг и так кажется невозможным и чужим для нейротипичных людей. Где же я смогу вписаться, если другие аутичные люди чувствуют то же самое?
Чем сейчас является для меня маскинг?
Я действительно маскируюсь. Сажусь по-другому, чтобы качать ногой, а не раскачиваться, непроизвольно сдерживаю слова, которые я бы произнесла вслух, если бы никого не было рядом. В обычном, функциональном разговоре я часто работаю на автопилоте. Я даю человеку в продуктовом магазине заготовленные ответы (впрочем, как и почти каждый нейротипик).
Когда дальний знакомый, которого я никогда больше не увижу, говорит что-то слишком нейротипичное, я отвечаю, плохо подражая социальному чутью другого слишком нейротипичного человека. Иногда, когда я общаюсь с группой людей, мой мозг настолько перегружен, что моя речь не только не соответствует тому, во что я верю, но часто даже не имеет смысла.
Но я не маскируюсь, когда смотрю в глаза. Я действительно хочу общаться несколько часов подряд. Мне не нужно делать никаких умственных расчетов, чтобы понять язык тела, не буквальную речь или выражение лица.
Я даже не способна мыслить аналитически, если нахожусь в ситуации, которая превосходит мои сенсорные и эмоциональные возможности. Некоторые аутисты рассказывают, что учатся подражать нейротипичному поведению через некий процесс обратного инжиниринга. Я не могу себе представить, как можно быть такой же наблюдательной и умственно активной в сложных социальных ситуациях, как они.
Взросление без маскинга
У аутичных людей нет одинаковых сильных и слабых сторон. Хотя все мы в прошлом (и, как правило, в настоящем) испытывали определенные трудности в общении с нейротипичными людьми, эти трудности могут быть самыми разными.
В детстве я хорошо вписывалась в идею «пассивного» подтипа аутизма — ребенка, который просто… не инициирует социальные контакты. Но по причинам, которые я не могу описать, мне никогда не приходило в голову делать это в детстве.
Когда я достигла подросткового возраста, я стал достаточно самоосознанной, чтобы понять, что я могла бы исцелиться от одиночества, начав разговор, — теоретически. Вместо этого у меня развился селективный мутизм и хроническая кататония.
Хотя мои проблемы с общением были изнурительными, они не поддавались никакому маскингу. Если я могу говорить свободно, мне нечего маскировать. Если я не могу контролировать то, что говорю, я либо молчу, либо использую крайне рудиментарную форму маскинга, не основанную на сознательном мышлении.
Взаимодействие будет коротким, лишенным глубины, и, скорее всего, это выдаст меня как нейроотличную гораздо сильнее, чем когда-либо могло подлинное, намеренное общение. С 20 лет я регулярно бываю в социальных ситуациях, где я могу быть самой собой, не маскируясь, и там я обычно схожу за нейротипичную.
В чем-то я думаю и действую «более нейротипично» сейчас, чем в позднем подростковом возрасте, даже если рассматривать только те времена, когда я могу общаться свободно и искренне. Возможно, это просто часть моего уникального нейротипа и того, как моему мозгу было суждено развиваться. Но я подозреваю, что во многом это связано с опытом.
Отсутствие необходимости маскироваться
По большей части не имеет значения, что некоторые крайности нейротипичного социального стиля остаются для меня недоступными. Вспомните человека, любящего спорт, который приходит на работу, хлопает кого-то по спине и говорит что-то непонятное на жаргоне мачо.
Не только аутисты находят такое поведение отвратительным. По крайней мере, для меня было легко найти обстановку, где беспричинные проявления излишней нейротипичности не являются нормой.
На этапах моей жизни в качестве технического специалиста, активиста, работающего полный рабочий день, и студента, возвращающегося к изучению науки, мне не требовалось быть более свободной в нейротипичности, чем я есть от природы.
Если кажется, что я не в своей тарелке, я всегда могу перевести разговор на что-то более нужное. Что касается поиска друзей: я квир и левая в двухмиллионном городе. У меня нет недостатка в друзьях, которые отвергают бесполезные социальные нормы и хотят вести такие же долгие разговоры, как и я.
Более универсальный маскинг
В некоторых ситуациях — на работе, среди друзей, которые явно этого не понимают, — я маскируюсь так, как могут маскироваться нейротипичные люди. Я не говорю об определенных аспектах своего прошлого, могу не рассказывать о том, что я аутична, не упоминать о том, что происходит в моей жизни или о том, что у меня на уме.
Это не самый здоровый образ жизни, но он не является стрессовым в конкретном смысле, который не был бы применим к кому-то другому с инвалидностью или стигматизирующим статусом.
Как трансгендерный человек, переживший изнасилование и абьюз, я слишком хорошо знаю этот вид маскировки с других сторон. Это и психологически разрушительный эффект интернализованного угнетения, и необходимая часть здоровых границ в этом неидеальном мире.
Скрываясь от других аутистов
К сожалению, я могу маскироваться в этом смысле и перед другими аутичными людьми. Мне больно слышать, как люди называют некоторые аспекты аутичного опыта универсальными, когда они противоположны тому, что испытываю я. Например, я люблю светские беседы. Мне потребовался год работы на полную ставку после окончания колледжа, чтобы наконец-то иметь возможность просто поболтать у кулера с водой. Я до сих пор ценю это освобождение от мутизма, который удерживал меня от социальных контактов, которых я так долго жаждала.
Часто мне не хватает черт, которые соответствуют стереотипу взрослого аутиста. Например, я только что прошла тест на определение нейротипичных выражений лица на фотографиях, обрезанных только до глаз, выше, чем три четверти нейротипичных людей. Я и сама ярко выражаю эмоции, когда не нахожусь в какой-то фазе отключения, и это мое естественное поведение, а не притворство.
Когда я волнуюсь из-за сообщения или электронной почты, где я не могу прочитать эмоциональный тон, как при личной встрече, я представляю, что смотрю в глаза собеседнику, и это успокаивает меня.
Мой все более нейротипичный социальный стиль развивался в течение моих двадцати лет вместе с уменьшением проблем с сенсорной обработкой и других аутичных проблем — хотя аутичные черты и проблемы все еще присутствуют в моей жизни.
Все эти вещи могут казаться барьером между мной и другими аутичными людьми, которые «должны» меня понимать. Иногда я молчу вместо того, чтобы поделиться своими различиями.
Я никогда не забуду, как другой аутичный человек сказал мне, что я — «пограничный случай», а не по-настоящему аутичная. Однако чем больше я читаю статьи аутичных взрослых, тем больше подозреваю, что большинство из них легко поймут, насколько мы все разные.
Вы не можете знать, не спрашивая
Я пишу это, чтобы освободить для себя место в социально сконструированной версии мира. Я не существую, если я аутична, а все аутичные, которые ведут себя так, как я, маскируются. Пустая маска — это все, что остается, а за ней плавает фантомное видение меня как стереотипного аутиста.
Многие из вас, вероятно, аутичны, и вы считаете, что нарратив о маскинге соответствует вашему опыту. Я просто прошу вас, когда вы говорите об этом, не забывать хотя бы иногда делать оговорку, что это история не каждого аутичного человека.
Если вы не аутичны, и думаете о каком-то конкретном аутичном человеке — а самом деле, даже если вы тоже аутичный — не думайте, что их социальная личность — это изнуряющая или неаутентичная маска. Спросите, не нужен ли е_й перерыв, не хотела бы он_а взаимодействовать по-другому. Ответ может удивить вас, причем любым из неограниченного количества способов.
Нейроразнообразие 