Примечание издателя: эта статья была написана наговорящим аутистом Ником Барри. Предисловие к ней было написано его учительницей Лизой Михалич Куинн.
Лиза Михалич Куинн.
Когда Ник попросил меня написать предисловие к этому посту, то я ответила, что мы должны дать ему возможность написать об этом самому. В конце концов, это же его история. Но он настоял на своём, так что я постараюсь объяснить происходящее так, чтобы его рассказ звучал в правильном контексте.
Если вы загуглите «поддержка для аутистов», то перед вами будет много страниц с ссылками на разные организации и информационные ресурсы. Обычно поддержку предлагают в таких областях как образование, общение, здравоохранение и составление диеты, и поведенческая терапия.
Вы можете найти множество информации о прикладном анализе поведения (АВА). Также часто предлагают речевую терапию. На других сайтах обсуждают биомедицинских вмешательство. Можно почитать об индивидуальных планах обучения и о поддержке в школах.
Но то, чего явно не хватает — особенно, как я вижу это сейчас, когда я знаю, что ищу, — это информации о поддержке в области психического здоровья для неговорящих аутистов, в том числе и информации о психотерапии. Я не говорю о лекарственном лечении психических проблем, я говорю о терапии, когда клиент разговаривает со специалистом.
Психотерапия, на которой клиент должен разговаривать? Для тех, кто не может «говорить»? Да. Разве подобная психотерапия нужна не для того, чтобы помочь людям разобраться, что именно вызывает у них негативную эмоциональную реакцию? Почему же нам кажется, что у людей, которые не говорят устно, не может быть эмоциональных реакций?
Более того, таким людям подобная терапия может быть важнее всего.
Давно известно, что у многих аутичных людей есть проблемы с тревожностью. Тревожность влияет на то, как функционирует наше тело и разум. От выброса адреналина и кортизола в кровь учащается сердцебиение. Доказано, что тревога влияет на гладкомышечные ткани (увеличивая вероятность таких проблем как боли в животе, проблемы с пищеварением и мочевым пузырем, гипертония и мигрень) и на поперечно-полосатую мышечную ткань (что заметно в напряжении в руках, в напряжении в шее и спине, в сжатии рук…).
Когда мы сталкиваемся с сильной тревожностью, приток крови в мозгу влияет на части мозга, ответственные за эмоции, и нам сложнее задействовать когнитивные части мозга и рассуждать логически.
Вдобавок к подобным вещам, которые может заметить любой, кто сталкивался с тревожностью, один из психологов, с которым мы работали, рассказывал, что когда аутичные люди теряют над собой контроль, или не могут взаимодействовать с людьми, или когда их неправильно понимают, то им приходится иметь дело не только с этими физическими реакциями в теле и мозгу, а и с потоком негативным воспоминаний. Так что тревожность в подобных случаях может быть ещё и симптомом травмы.
Мой опыт показывает, что о психотерапии слишком часто забывают — особенно о психотерапии для тех, кто не может «говорить».
Я работаю на организацию Reach Every Voice, взаимодействуя с десятками неговорящих или почти неговорящих аутичных людей, помогая им общаться таким способом чтобы они могли поначалу указывать на одну букву на устройстве для коммуникации или на специальной доске.
Прогресс в этой работе является результатом тяжелой работы всех, кто к нему причастен. И хотя возможность людей рассказать о том, о чем они раньше не могли рассказать, меняет их жизнь, это, как Ник выразился, не «универсальное решение всех проблем».
Он обратил внимание на то, что сама по себе возможность печатать не помогла ему справляться с тревогой, а он отчаянно хотел что-то с ней сделать. Как он написал, «Психотерапия помогла мне наконец перейти от яростных воплей к тому, чтобы разобраться в своём гневе и начать с ним работать».
Наблюдая за Ником и за другими учениками из Reach Every Voice, которые ходят на психотерапию, я стала однозначной сторонницей того, чтобы разбираться в своих скрытых эмоциях при помощи специально обученного для этого специалиста.
А теперь позвольте мне передать микрофон тому, к чьим слова мы должны прислушиваться и у кого нам стоит поучиться — моему храброму ученику Нику Берри.
Ник Берри.
Психотерапия изменила мою жизнь. Разница до и после просто невероятна. Я научился справляться с тревожностью за один год, в течение которого я работал со специалистом. За этот небольшой промежуток времени мы разобрали причины моей многолетней фрустрации и той агонии, которую я прятал внутри.
Вы могли бы посмотреть на меня и решить, что раз я был улыбчивым парнем, это значит что я был счастлив. Вы могли бы решить, что я счастлив, услышав мой смех. Но мой слишком громкий внутренний голос явно не был счастливым.
Представьте, я двадцать лет был вынужден жить с накопившимися негативными мыслями, с которыми я не мог ни с кем поделиться. Мы так часто верим нашим унижающим мыслям, если мы о них никому не рассказываем, если близкие не говорят нам, что это неправда. А теперь представьте что вы не можете ничего сказать устно, кроме выученных отрывков из ваших любимых сериалов.
Сколько лет это скапливалось в моей душе. Каждая такая мысль как туго натянутая верёвка, готовая лопнуть в любой момент. До недавнего времени я не надеялся, что смогу избавиться даже от части этого стресса.
Сейчас мне нравится, что я могу радоваться, занимаясь любимыми делами, например, письмом и резьбой по дереву. Все это было бы невозможно, если бы я не научился выражать мысли с помощью печатания.
Но одного печатания было недостаточно. У меня вдобавок была ещё и глубокая депрессия от того, что мне для жизни нужен был серьёзный уровень поддержки. Психотерапия помогла мне наконец перейти от яростных воплей к тому, чтобы разобраться в своём гневе и начать с ним работать.
Это похоже на танец с множеством партнёров. Работаю с самим психотерапевтом, который очень дружелюбный. Мне нужен ещё один человек, чтобы помогать мне печатать во время сессии. И ещё один для того, чтобы помочь мне сказать сложные, но важные вещи маме. А мама же занимается организацией встреч и всем, что касается расписания.
Двадцать лет моя семья принимала за меня решения, и справлялась с этим настолько хорошо, насколько могла. Сейчас я наконец не только могу говорить о том, что мне надо, а и быть уверенным, что мой голос будет услышан.
Источник:
Нейроразнообразие 