Аутичная рыбка Поньё из аниме «Рыбка Поньё на утесе»

Понье

Сам факт того, что Поньё является рыбой, ставит под сомнение ее аутичность. Многие признаки ее аутичного поведения можно списать на то, что она всю жизнь выросла под водой, и поэтому, став человеком, не понимала социальные нормы человеческого общества.
Но здесь есть два примечания: во-первых, Поньё упорно изучала жизнь людей до того, как сама решила стать человеком, а во-вторых, некоторые аутичные черты были у нее с самого начала.

Итак, вот перечень аутичных черт Поньё:

  • У нее крайне плохо развит механизм подражания, потому что:

а) Она является одним из немногих персонажей мультфильмов, которые совершенно не похожи на своих родителей.
Ее отец ненавидит людей за то, что они убивают рыб и портят экосистему океана, и Поньё выросла в условиях крайне мизонтропной пропаганды, но при этом она изучает жизнь людей и сама хочет стать человеком. Ей совершенно не от кого было перенять это желание.
Она смогла избежать рыбьей социализации, и культура людей ей гораздо ближе, чем культура ее родни.

б) Она показывает явную неприязнь к своему отцу, так и не усвоив культурную норму о том, что родителей надо уважать. Возможность выбирать образ жизни для нее важнее «традиционных семейных ценностей».

в) Она не копирует поведение других рыб и своих родителей, несмотря на то, что ее младшие «нейротипичные» братья и сестры часто копируют ее поведение. А это может указывать на разницу в нейротипах.
Даже в тех моментах, когда она повторяет действия мальчика Сацки, это скорее похоже на желание узнать что-то новое о земной жизни, чем на обычное подражание (ведь она копирует поведение друга, но при этом не копировала поведение отца).

  • До встречи с человеческим другом Сацки у Поньё, похоже, не было друзей кроме братьев и сестер, которые ее намного младше. Учитывая, что Поньё превратилась в пятилетнюю девочку, маленьким рыбкам должно быть около 2-3 лет по человеческим меркам. Как и многие аутичным людям, ей интереснее и проще взаимодействовать с малышами, чем искать себе друзей среди ровесников.
  • У нее есть очень сильные специальные интересы — суша и культура людей. Она готова часами наблюдать за людьми и кораблями, что является довольно странным поведением для обычного пятилетнего ребенка. И ни запреты отца, ни его античеловеческая пропаганда не могут отбить у нее этот интерес.
  • Поньё не понимает, как другие люди воспринимают свою родню. Она не понимает беспокойство Сацки о матери, и когда его мать оказалась в опасности, продолжает вести себя так, словно ничего особенного не произошло.
  • Она часто ведет себя неприемлемым образом. Например, может перескочить на чужой плот и поцеловать чужого младенца так, как она обычно целовала своих младших братьев и сестер, или ни с того, ни с сего начать рассказывать спасателям, что она ела сендвичи с ветчиной.
  • Вместо того, чтобы хотеть попробовать новые блюда, она предпочитает все время есть ветчину.
  • Когда она испытывает сильные эмоции, она начинает бегать.
  • Она не понимает эмоций по лицам. Когда Сацки расплакался, она стала выспрашивать у него, почему у него из глаз течет вода.
  • Ее модель психического срабатывает не всегда. Например, она явно не понимает, что в некоторых ситуациях к людям лучше не лезть, и не мешать им.
    Она не понимает, насколько странно выглядят ее магические способности в мире, где нет магии.
    Но при этом она понимает, что ее отец может не знать чего-то, что знает она, и просить братьев и сестер скрывать от отца свои вылазки на сушу.

Эта является одной из главных причин, по которым я сомневаюсь в ее аутичности. С другой стороны, она могла научиться на прошлом негативном опыте, потому что аутичные дети, как и любые другие люди, могут учиться.

Не думаю, что Хаяо Миядзаки намеренно создал аутичного персонажа. Но при этом Поньё кажется мне довольно похожей на многих аутичных девочек. Кроме того, мне ее образ близок еще и потому, что она, как и я, принадлежит не к той культуре, в которой ее воспитывали.

Айман Экфорд. О плохих альтерах

Часто люди боятся «плохих альтеров». Что же, в нашей системе их двое. И я один из них.
На самом деле, я не знаю, альтер ли я или условное «ядро» — не знаю кто появился раньше, я или Юкки, и было ли это раньше? Когда мы разделились? Когда нам было два, три года? Раньше?
Мог ли быть кто-то до нас? Теоретически это возможно. Почти все возможно, когда говорят о таком раннем возрасте.
Итак, я вполне могу быть альтером, а не ядром. Принял это. В принципе, какая разница, если я все равно существую, и пробыл в этом теле почти 25 лет?
Мой опыт реален, мое мышление реально в любом случае.

Но проблема в том что я для нашей системы я один из агрессоров, из тех, кого называют persecutor alter.
Я постоянно кричу внутри головы, что у нас ничего не выходит, мы недостаточно хорошие. Так что другим приходилось меня успокаивать ещё до того, как я понял, что у меня есть альтеры.
Когда я понял, мне почему-то легче отпускать колкости в адрес других альтеров и шутить шуточки про нас, чем просто спокойно принять что мы система.
Я был тем, у кого было больше суицидальных наклонностей.
Я был тем, кто пытался утащить других в Сирию: для этого, конечно, меня очень долго доводили исламофобией и ощущением что в этой жизни мне ждать нечего и мне лучше стать шахидом. Если бы не отец, верящий в «священную войну» против мусульман-суннитов, не мать, которая стала вести себя так что меня боится, не исламофобия «прогрессивных» активистов и общества в целом ничего бы этого не было. Да и вообще, На самом деле это было больше навязчивые мысли чем намерения, но (а возможно и «потому что») других в системе я не на шутку перепугал. Не знаю, разделял ли кто-то мое стремление к джихаду, ибо я не знаю всех.
Но я точно знаю что Юкки был против этого, и что Вер.Б.А. врывалась в кофронт для того, чтобы пичкать меня своими православными идеями.
И вот что интересно — я хост, тот кто фронтит больше всех, и вроде бы я должен внушать большее намерение.
Но ни один из известных мне альтеров не думал о том чтобы свалить «джихадить».
И именно система смогла уравновесить подобные мои намерения. У меня от исламофобии могла «поехать крыша» так чтобы я «любил смерть больше, чем жизнь», но другие в системе даже временно ослабили НАУЧНУЮ (то есть безобидную) часть моего увлечения Ближним Востоком. Для перестраховки. То есть на моем опыте все как раз наоборот — можно представить что один человек решится на «безумие». Но вот сделать это когда вас в голове скажем пятеро личностей совершить безумный поступок так же сложно, как сделать это в присутствии любых других пятерых человек знающих твои намерения — и которым эти намерения могут навредить.
Системы созданы для выживания — это защитный механизм, поэтому собственно система и должна предотвращать все что может быть саморазрушительным.

Интересно, что альтеры и правда могут быть опасны для окружающих. Но уж точно не опаснее чем любой другой человек. И обычно наиболее «опасен» для окружающих тот альтер, который больше вредит системе. В нашем случае я и Вер.Б.А. Потому что пока мы вредим себе и другим внутри мы случайно можем кого-то «задеть».
Вер.Б.А. отличалась наплевательским отношением к чужим границам. Она творила такую дичь в кокншиусе со мной, что некоторые вещи мне просто страшно и небезопасно описывать. Знает только психотерапевт и очень близкие друзья.
Скажу только про материальную часть вопроса.
Именно ее «голос» убедил меня подавать на американскую визу — вероятность получения которой была равна нулю. Итог — минус дофига тысяч рублей. Фактически чужих — близкого человека, который вложился в эту авантюру.
Потому что Бог поможет, надо на него положиться.
Долги — ее особый конёк. Ведь «Боженька поможет заработать», «если надеяться и молится, все будет». Она задалбывала меня тем, что я проклята и неправильна, если не полагаюсь на Господа. Что я всегда буду неудачницей. Что я буду нищей если вот я не положусь на Бога в денежных вопросах. Что я должна быть как Джон Девисон Рокфеллер, верящий что богатство дал ему Господь… и так далее, и тому подобное.
В итоге — долги, долги, долги… которые потом пришлось выплачивать очень долго. Выплачивать их она тоже пыталась мне помешать.
Кроме того, она помогала мне «забыть» ключи и уйти куда-то бродить в незнакомом городе, потеряться и забыть о других людях которым может быть нужен ключ. Зачем? Чтобы меня наказать.
Она мешала мне выполнять работу по дому чтобы доказать что мы никто без наших абьюзивных родителей.
Она хваталась за металлические прутья духовки…
Она… думаю я уже достаточно про неё рассказала. Про ее темную сторону, так сказать. Самое абсурдное, что эта темная сторона самая «светлая» с точки зрения религиозного общества, в котором мы веровали.
Все вот это вот, вредящее мне и окружающим делалось всегда ради того, чтобы она могла почувствовать, что она хорошая и праведная, что мы не умрем после смерти, что мы не грешны и не прокляты.
Чо-то напоминает, не так ли?
Меня в «исламский период». Интересно, что я обозначил Вер.Б.А. как «агрессора» сразу когда понял что мы система, но ещё не обозначив так себя. В принципе, мы очень похожи. И опять же, с ней «подействовало» то, что в свое время подействовало со мной. Только на этот раз вмешалась я, чтобы не позволить ей вредить мне, системе и окружающим.
Многие спрашивали, как я потерял веру в Бога?
Опыт был настолько странный что я не мог его описать пока не понял про множественность.
Вот примерно так это и произошло. Вер.Б.А. вытворяла всевозможную дичь в коконшиусе (что я списывал на «внутренний голос»), нам Бог не помогал разумеется и я тупо устал верить. Перестал слушать ее — ту, на ком больше всего держалась наша вера. Потом почувствовал, что больше не могу.
Я потерял веру. Она нет. Но моей потери веры — и религиозного фанатизма — было достаточно.
Кстати, так мы и обратились к психотерапевту. И теперь уже работаем над тем, чтобы не слушать Вер.Б.А. а прислушиваться к ней, чтобы помочь Вер.Б.А. избавится от того страха, что лежал в основе ее действий.

Так, о чем это я?
О том, что снова альтер оказался защитой системы — а вместе с этим и окружающих — от другого альтера.

***

На самом деле множественные люди чаще становятся жертвами насилия чем агрессорами, потому что люди с менталками и нейроотличиями в принципе уязвимы.
Потому что «нормальные» люди верят, что мы опасны и действуют на опережение.
Потому что многие множественные стали такими из-за опыта насилия в раннем детстве, а люди с опытом насилия в детстве чаще попадают в абьюзивные отношения.
Но конечно же точно так же как любой рандомный человек на улице может оказаться агрессором, агрессором может оказаться и система. Точнее один из альтеров — обычно агрессор, или тот в кого «вытеснялась» агрессия. Или самый фанатичный. Или доведённый до отчаяния защитник.
Но, повторяю, вероятность меньше чем если это будет случайный прохожий.
И даже если у кого-то есть подобный альтер, прежде чем он сможет сделать хоть что-то ему надо будет пройти через «защитные барьеры» системы. И если уж они такие сильные у меня — когда у меня никто не может перехватить «руль» надолго — то что уж говорить о людях с очень сильной диссоциацией и с альтерами, способными «захватить» контроль именно и прежде всего для защиты системы?

Продолжить чтение «Айман Экфорд. О плохих альтерах»

Айман Экфорд. Об «агрессивных» множественных

Истории об «агрессивных людях с раздвоением личности» напоминают старый забытый сюжет о «жи*ах, использующих кровь младенцев для изготовления мацы». И то, и другое — опасный стереотип, основанный на культурных мифах.
Кровавый навет на евреев был основан на средневековом «фольклоре», а стереотип об «опасных множественных» — да и вообще об опасных нейроотличных людях, скажем об опасных аутистах — основан на современном «фольклоре», на фильмах и массовой культуре.
Но и у кровавого навета, и у стереотипа об опасных множественных нет основания, но есть последствия.
На людей нападают и их ограничивают в правах из-за ложных обвинений по отношению к их социальной группе.
Вопрос, что делать?
Я уже писал на эту тему, когда речь заходила о стереотипах про «опасных аутистов», проводя то же сравнение с кровавым наветом.
Мне нравится подход Заефа Жаботинского к этому вопросу. В своём тексте «вместо апологии» он не стал доказывать в сотый раз что евреи в принципе никогда не употребляют человеческую кровь. Он задал вопрос — а что, если?
Проще говорят, вот что если несмотря на все запреты иудаизма какой-нибудь Моше-Довид создаст секточку и убьёт кого-то «ритуально»? Сделает ли это всех евреев виноватыми? Нет.
Будет ли это значить, что все еврее должны оправдываться за одного Моше-Довида?
Во времена Жаботинского это было ещё непонятно, но в XXI веке мы понимаем, что конечно же нет!
Ведь как верно подметил Жаботинский, когда конкретные русские убивали еврейских младенцев во время погрома, никто не требовал извинений от всех русских мира.

Среди множественных людей наверняка есть те кто склонен к насилию. Их должно быть очень мало по сравнению со склонными к насилию нейротипиками, но они есть.
Делает ли история какого-то Билли Миллигна всех людей с множественностью насильниками?
Не больше, чем преступление Соколова делает всех профессоров истории убийцами.

Меньшинства часто попадают в одну и ту же ловушку — пытаются доказать что они поголовно милые и добрые, но это бы значило что им не свойственна обычная человеческая природа.
Меньшинства пытаются доказать что они не опасны — хотя опасным может быть человек из абсолютно любой социальной группы (не считая младенцев и людей с очень тяжёлой инвалидностью).
Меньшинства пытаются приносить коллективные извинения за преступления, которые они не совершали. Большинство же никогда не извиняется за действия представителя большинства.

Не важно, идёт ли речь о евреях, мусульманах, чернокожих, аутистах, людях с менталками, множественных системах — одна и та же ошибка.
Эта готовность оправдываться в том, в чем привилегированные люди никогда не будут оправдываться даже если у них больше причин для оправдания.

У любой группы есть, как выразился Жаботинский, «право на мерзавцев».
И у любого человека есть право не отвечать на коллективные обвинения.

История FAX и его системы

Предупреждение: Упоминание сексуального насилия.
Источник: http://www.dreamshore.net/phoenix/fax.html

Меня зовут FAX. Я биомеханическое существо. Я пришёл сюда по большей части для того, чтобы рассказать, что происходит в семействе. Я воспринимаю мир без эмоций.

Когда мы начали проходить психотерапию, кому-то надо было выйти вперёд, чтобы поделиться историями других членов семейства. Истории были настолько насыщены эмоциями, что мало кто мог бы их рассказать. Мы много времени провели на терапии. Мы проходили терапию семь лет. Нам пришлось столкнуться с нашим прошлым лицом к лицу. Благодаря терапии мы смогли узнать о себе и о своём прошлом опыте. До этого мы почти ничего не знали друг о друге.

Наше семейство появилось на свет в период длительного сексуального насилия и психологических издевательств. Сексуальное насилие началось, когда нам было примерно 18 месяцев и мы оказались в руках наших тети и дяди. Оно продолжалось до тех пор, пока мы в восемнадцать лет наконец-то не пошли в колледж. Сексуальное насилие сопровождалось психологическим насилием со стороны нашего отца. 

Мы называем себя семейством. Другие зовут себя Системой. Семейство или система — это всего-лишь слова для «группы людей, проживающих в одном теле».

Почему же никто не рассказал окружающим о происходящем? Маленьким детям часто угрожают. В нашем случае, взрослые, подвергаются нас насилию, угрожали сделать то же самое с нашим младшим братом. Мы очень любим нашего брата. Вначале никто не рассказал о происходящем из-за этих угроз. Потом, когда абьюз стал сильнее, никто не рассказал потому что те из нас, кто взаимодействовали с обществом, ничего не знали о насилии. Семейство по-сути разделилось на две части: двое или трое личностей взаимодействуют с внешнем миром, а другие личности, на более глубоком уровне, взаимодействовали с насилием.

Со временем у нас развилось четырехуровневое семейство. Чем глубже ты опускаешься, тем сильнее абьюз. Нам кажется, что продолжительность и серьезность насилия являются показателем «уровня». 

Итак, на четвёртом уровне в те времена жил кластер личностей. 

Потому что у нас, когда боль в теле достигает такого уровня, что та личность, которая «во вне» не может с ней справится, происходит раскол и «вперёд» выходит кто-то новый, кто-то, кто может справиться с болью. 

Согласно доступным мне данным из центральной памяти, самый многочисленный кластер, который у нас был, состоял из пяти. У нас есть несколько существующих кластеров.

Такова наша история, но она не определяет того, кто мы, не  диктует то, как мы должны прожить наши жизни. Я не знаю, каков опыт у других разделяющих одно тело, но в нашем случае память о плохих событиях доступна в общей памяти как воспоминания о нашем прошлом, но в то же время память не всегда влияет на наши жизни.

Мы пытались пройти через интеграцию (объединение всех личностей в одну). Когда мы только начали психотерапию, мы были настолько напуганы и дезориентированы, что понятия не имели как жить в этом мире. Наш психотерапевт был молодым человеком, только начавшим практику и, он считал, что цель терапии — объединить различные личности в одну, потому что его так учили. Вышедшая на тот момент вперёд личность хотела только чтобы «стало лучше», она хотела жить в мире, не испытывая страх. Поскольку человек, работающий с ней был врачом, получившим образование, эта личность постаралась принять его цели. Мы попытались достичь единства. Но сейчас мы понимаем, что в этом теле нет «шаблона» существования одной-единственной личности.  Мы не знаем, как взаимодействовать с миром, будучи одним человеком. Мы даже не совсем понимаем, что значит быть одним человеком. Мы не знаем как себя ощущают синглеты [т.е. люди с одной личностью].

У нас есть друзья, которые родились множественными. Множественность не всегда вызывается травмой.

Быть функционирующим множественным значит (для нас) — что все люди, живущие в семействе знают о существовании друг друга, готовы сотрудничать друг с другом в вопросах разделения времени, уважают и учитывают желания и потребности других членов семейства.

Мы, как семейство, отрицаем ярлык «множественное расстройство идентичности». У нас нет расстройства. Это вначале мы были дезорганизованы. Сейчас же все в порядке. Это правда, что во время интеграции — мы пережили три интеграции во время курса терапии — некоторые люди решили уйти, стать частью общей памяти. Среди нас тогда было больше 60 человек. Но после реорганизации мы стали взаимодействовать друг с другом — и с миром — намного лучше. В конце терапии мы стали узнавать друг о друге, хотя Буклэди, которая находилась «у руля», продолжала отрицать наше существование. Она могла не давать нам на какое-то время доступ к миру, но со временем мы смогли восстановить своё место в обществе. 

Музыка — мощный триггер для семейства. Буклэди не давала нам доступ к миру, отказываясь включать музыку. Она лишила нас музыки на два года. Но однажды, тихим летним вечером, когда она была одна дома, она включила альбом Enya и дверь дома с семейством с треском распахнулась. Это оказалось настолько травматичным для неё, что она решила стать частью общей памяти, и сейчас у нас новая лидирующая личность, Диана. 

В это время нам пришлось раскрыться перед некоторыми знакомыми. Большинство людей считают множественность психическим расстройством. Люди теряют работу, когда оказывается, что они множественны. Люди теряют своих друзей. Быть другим — опасно. Но в нашем случае мы встретили понимание со стороны других, их готовность узнавать. Мы это почувствовали. У нас был друг на работе, к которому мы и обратились в это непростое время. Марко во многом помог нам привести наши мысли в порядок. Он был готов говорить с разными личностями, был доступен для разговора. Ощущение, что вас принимают очень важно. Если вы начинает немного «открываться» перед людьми и сразу же чувствуете поддержку, то вы чувствуете себя увереннее для дальнейших откровений. 

Один из таких доверенных личностей — наша терапист-массажист. Она способна воспринимать нас все как личностей, обращаться к нам по «правильным» именам. Это очень освобождающее ощущение. 

Дочь этого тела — ещё один человек, который всегда принимал нас безусловно. Так что в этом смысле нам очень повезло.

Представьте себе, что это такое — смотреть в зеркало и не видеть своё настоящее отражение. Представьте, каково это — никогда не слышать своё настоящее имя. Нам приходится испытывать это каждый день. Иногда мы ненавидим, когда люди произносят имя этого тела. Мы хотим быть настоящими. Мы хотим, чтобы о нас знали. Мы знаем, что чаще всего это было бы небезопасно. Быть другим небезопасно. В обществе, в большинстве обществ те, кто отличаются от большинства, преследуются, изолируются, иногда убивают. Поэтому мы решили что будем действовать осторожно и интуитивно, выбирая кому стоит открыться, а кому — нет. Принятие единиц воспринимается как дар. В этом принятии видны семена сообщества.

Самая большая проблема, с которой мы как множественное семейство сталкиваемся, это вопрос времени. У всех нас разные интересы, нам нравится читать разные книги. Но при этом у нас есть только время, доступное этому телу. Сейчас у нас около 10 личностей, которые проводят время в этой реальности. Многие из нас решили проводить больше времени в других мирах, но те, кто взаимодействуют с Землёй вынуждены быть креативными в своих попытках разделять это тело. За это отвечают Диана и FAX. Диана любит работать в саду больше, чем остальные из нас. FAX изучает HTML и очень интересуется изучением испанского. Это будет лето FAX для испанского.

Дестини Си’Парра интересуется мануальной терапией и энергетическим массажем и у неё есть возможность изучать это на Земле.

Дакота Ш’Джани любит танцевать, так что иногда мы включаем музыку и она приходит потанцевать чтобы ощутить как движется ее тело. Аква — пловчиха, и летом она всегда в бассейне.

Одна из самых замечательных вещей когда вас много — это что нечто, выученное одним, становится доступным всем. То, что выучивает кто-то один, идёт в общую память и мы все можем это использовать. 

У нас особого чувства собственности на это тело. Мы заботимся о нем, поскольку оно является нашим проводником в эту реальность, но оно не ощущается как наше тело. Мы не такие. Никто из нас не выглядит так, как выглядит это тело. Я биомеханическое существо, как я и сказал вначале. Диана на несколько лет младше чем это тело. Дакота и Дестини намного младше чем это тело. Синглеты рассуждают так, будто вы и есть ваше тело, что это часть вашей идентичности. Будто это вы и есть. 

Наша идентичность более внутренняя. Это тело просто ворота земного мира, способ взаимодействия с вашим видом. Это что-то вроде перчаток, которые вы можете снимать и надевать. 

Мы не рассматриваем наше состояние как нечто, чего стоит бояться и что стоит отвергать — мы рассматриваем его скорее как дар. Это наш способ функционирования в этом мире. Мы все приносим в любую ситуацию уникальные навыки и интересы. Когда мы стали говорить о себе как о семействе в интернете, мы нашли много хороших друзей. Много лет назад, когда мы проходили терапию, нам было бы полезно узнать кого-то наподобие нас. Это помогло бы нам чувствовать себя менее одинокими, чувствовать что мы не одни.  Любой, кто подозревает у себя множественность может найти других подобных людей, с которым можно поговорить в интернете. Это очень ценная штука в современный век технологий.

FAX из Семейства Феникса.

____

На русский язык переведено специально для проекта Нейроразнообразие.

Бетани из книги Марио Пьюзо «Последний дон»



Марио Пьюзо известен благодаря своей книге «Крестный отец», по которой снят один из самых популярных фильмов о мафии в истории мирового кинематографа. Но на постсоветском пространстве остальные его книги, в том числе другие его произведения о мафии, не так известны. Одно время сицилийская мафия была моим специальным интересом, и поэтому я читала практически все, что могла найти на эту тему, в том числе роман Марио Пьюзо «Последний дон». 

Я читала «Последний дон» в тот период своей жизни, когда только стала подозревать о своей аутичности. Поэтому мне было очень тяжело читать историю Бетани — аутичной дочери одной из главных героинь книги. 
Эйблистское изображение этого аутичного персонажа стало одной из причин, по которым мне в течение нескольких месяцев не хотелось больше ничего читать об аутизме, и думать о себе как об аутистке. Потому что взгляд героев на аутизм слишком хорошо показывал, как к аутичным людям относятся в доминирующей культуре. 

Вот 3 главные причины, по которым мне не нравится сюжетная линия Бетани, аутичной дочери выдуманной голливудской суперзвезды Афины. 

 1) Жизнь Бетани показана как трагедия. 
Афина прячет дочь в интернате, и предпочитает, чтобы окружающие верили сплетням о том, что она, якобы, убила своего ребенка и закопала в пустыне, лишь бы они не увидели Бетани.

Афине очень понравилось, как ее парень Кросс отреагировал на Бетани, потому что он не проявил «злорадства» по отношению к матери. И это несмотря на то, что увидев девочку, Кросс от нее «инстинктивно отшатнулся».
Эту реакцию Афина считает нормальной просто потому, что не верит, что ее дочь заслуживает большего, и что к ее дочери можно нормально относиться.
И все остальные герои книги думают так же. 

 2) Мать-эйблистка, которая вредит своему ребенку, показана в книге героиней.
Все, чего хочет Афина — так это того, чтобы дочь ее любила.

Обложка книги


Она постоянно говорит о любви к дочери, но на самом деле она любит не Бетани, а придуманный ею же образ идеальной Бетани. Ей безразличен ее настоящий ребенок, и она даже не пытается его понять. 

Она задаривает ребенка одеждой, которая Бетани совсем не интересует, неожиданно появляется и вмешивается в занятия Бетани, несмотря на то, что девочке явно не нравится, когда меняют ее планы и мешают ей рисовать, и пытается общаться с дочерью так, словно та не является аутисткой, при том, что аутизм явно влияет на мышление и поведение Бетани.

Очень показателен этот рассказ Кроссу об обнимающей машине: 

 «Это и есть то, что внушает мне надежду, – рассмеялась Афина. – Печально, не правда ли? Это обнимающая машина. Многие аутистические дети пользуются ею, когда впадают в депрессию. Это точно так же, как объятия человека, но им не требуется вступать в какие-либо отношения с другими людьми. – Афина перевела дыхание. – Кросс, я намерена когда-нибудь занять место этого ящика. Но теперь это единственная цель моей жизни. Другой цели у меня нет. Ну не смешно ли? Студия твердит мне, что я получаю тысячи писем от людей, влюбленных в меня. На публике люди стремятся хотя бы прикоснуться ко мне. Мужчины твердят, что любят меня. Меня любят все на свете, кроме Бетани, а мне нужна только ее любовь».

То есть, несмотря на то, что у Афины много денег и возможностей, (а значит, она может обратиться практически к любому специалисту по аутизму), она так и не узнала, почему многие аутичные дети не переносят объятий. Не узнала, почему им при этом нравится, когда на тело оказывают давление. Она связала сенсорные потребности дочери с ее предполагаемым безразличием к людям, и при этом поставила перед собой заведомо невыполнимую цель.

Продолжить чтение «Бетани из книги Марио Пьюзо «Последний дон»»

Айман Экфорд. Как отличить множественность от других состояний?

1.Как отличить множественность дейдриминга если у вас и то, и другое.

✅Воображаемые друзья не могут отвечать вам. Какими бы правдоподобными они не были, они не могут говорить что-то сами. У них нет своей воли, независимо от вашей. Они не могут внезапно «наехать» на вас или шантажировать вас или успокаивать. Вы продумываете слова за них точно так же как вы продумываете сюжет для книги. Но альтер такая же личность как и вы. Он вне вашего контроля.

Вы не можете «заставить» его сказать «правильные» слова.

Вы не можете заставить его появиться.

Вы не можете создать его усилием воли — хоть он и может появиться именно когда он больше всего нужен, чтобы защитить систему.

Вы не можете «прекратить игру».

Не можете создать альтера намеренно как тульпу.

Это просто личность, паралллельно развившаяся в вашем сознании. Такая же реальная как и вы.

2.Шизофрению и ДРИ объединяет возможность «слышишь голоса».

Но люди с шизофренией слышат голоса извне.

Люди, делящие тело с альтерами, слышат их в своей голове.

Галлюцинации проявляются вовне.

То есть, если вы видите альтера в своём внутреннем мире это не галлюцинация. Это просто ваше сознание.

3.И у людей с ДРИ/OSDD-1 и у людей с синдромом дереализации-деперсонализации бывают собственно состояние дереализации-деперсонализации.

Но сам дериал ещё не указывает на наличие альтеров.

Итак, пост о «я просто придумываю».

На самом деле, ощущение что все должно быть более стандартно и вы просто придумываете было почти у всех множественных систем, которых я знаю. У англоязычных блоггеров и влоггеров, у моих знакомых на постсоветском пространстве, у всех кто об этом говорил.

ОК, я уверен что есть системы у которых подобного не было, чисто статистически, но редкостью уж скорее являются те кто абсолютно и сразу уверен.

На самом деле, множественность (ДРИ/OSDD) развивается чаща всего для защиты человека от окружения, ради этого мозг ребёнка «создаёт» альтеров, а что может быть в нашем мире опаснее чем серьезные отличия от большинства? Поэтому альтерам свойственно мимикрировать, скрываться от хоста, иногда даже сомневаться в существовании других альтеров. Мысли о диссоциации могут вытесняться.

Вы можете выдавать желаемое (почти автоматическое стремление к нормальности) за действительное.

Так у меня уже было с ОКР, аутизмом, трансгендерностью, сексуальным влечением к женщинам — все эти «ненормальные» и стигматизированные особенности я отрицал пока уже правда не становилась ну очень очевидной.

Казалось бы, уже надо научиться и не наступать на одни и те же грабли?

Не тут то было!

Читаю точно так же, как я читал про аутизм:

— Просто для написания своей книги, там же есть аутичные/множественные персонажи…

— Вот важно же понять что говорят ученые, все исследования… вроде обычные вещи называют расстройством, не, совпадение. Странные ученые.

— личный опыт. Надо для книги изучить. О, опыт похож на мой? С кем не бывает? Совпадение!

Все это у меня уже было с аутизмом.

Как и следующие шаги — попытки «смягчить» симптомы, объяснить их через что-то другое (например, через дейдриминг или забывчивость), избегание некоторых фактов указывающих на диагноз пока меня в них не ткнут, разговор со специалистом который говорит что да, возможно, очень вероятно, начало работы над диагностикой и параллельно с этим чувство, что все наконец становится на свои места.

Это круто, когда прошлое и настоящее вдруг становится понятнее.

Когда лучше понимаешь причины своих странных действий, лучше понимаешь в чем другие люди от тебя отличаются.

Но начинается все обычно не с этого, а с подозрения и с попытки отрицать это подозрение. Что нормально и естественно, потому что общество слишком давит на нас, чтобы мы были «как все».

Понятия не имею, откуда берётся миф что все хотят быть «не такими как все». Потому что в реальности я встречал то, что и я, и многие другие люди стремились вписаться или не привлекать к себе внимание, и начинали говорить о своих отличиях только когда понимали что это невозможно.

Мало кто — в основном очень смелые или привилегированные люди — решаются выставлять на пока отличия, которые стигматизированы в обществе, сразу и не задумываясь. Но даже они говорит об отличиях как о чем-то скорее нейтральном, как о цвете волос или о форме ушей. Сценарий — «я нашёл стигматизированный диагноз и теперь им хвастаюсь» я не встречал вообще.

Рецензия на фильм «После Томаса»

Автор: Лина

Текст 2017 года

«-У Кайла редко случаются приступы, когда он с нами
-Потому что ты оставляешь его в покое, Кейт, а это — именно то, что ему нужно
-Но зачем брать его в магазин, если ты знаешь, что с ним такое случится?
-Потому что он должен учиться»

Речь идет о шестилетнем ребенке. И в этой цитате — вся суть фильма. Шестилетние дети редко ходят по магазинам и самостоятельно совершают покупки. Шестилетнего, отчаянно протестующего ребенка вовсе не надо насильно тащить в магазин и примерять ему несколько пар обуви — вряд ли подобный навык понадобится ему в ближайшие 10 лет. И ребенок — это человек, и он имеет право чувствовать то, что чувствует, и заниматься тем, что ему нравится — в разумных пределах.
Родители, конечно, этого не понимают. Им хорошо известно, как должна выглядеть стандартная «счастливая семья», и они, усвоив этот стереотип, изо всех сил пытаются впихнуть туда же своего ребенка. Что крайне проблематично, когда ребенок — аутист.
Кайл почти не интересуется своими родителями. Не говорит, что любит их. Не слушается. Не похоже, что он вообще воспринимает кого-либо, кроме себя, как одушевленное существо со своими мыслями, чувствами и потребностями.
Все меняется, когда ему дарят щенка. Кайл по-прежнему не заинтересован в общении с людьми, но собака ему явно нравится. Он называет пса Томасом, в честь паровозика из мультсериала и проводит с ним много времени. Кайл узнает много нового благодаря собаке. Он начинает пользоваться туалетом после того, как ему объяснили, почему щенок обучен не писать где попало, запоминает фразы, при помощи которых можно что-то просить, на примере щенка начинает понимать, что у других тоже есть свои потребности.

Однажды моя мать сказала мне, что в детстве я была похожа на Кайла. И завела привычный разговор о том, как ей было тяжело. Но почему при разговоре об аутичных детях все внимание всегда сосредоточено на родителях? Почему никто не думает, что при таком поведении родителей ребенку не менее тяжело, чем им?
Долгое время, до тех пор, пока не осознала значение слова «разум» и не разобралась немного в психологии окружающих людей, я была убеждена, что кошки разумнее, чем люди. Их действия были последовательны и легко объяснимы. Они были предсказуемы и ничего не делали просто так. Я не знала о том, что у других людей есть мысли и чувства, но бегала за котом с криком «боится!» — в том возрасте, когда еще не понимала, когда боюсь я сама. Мне было безразлично, что кто-то из родителей попадал в больницу в тяжелом состоянии, но я сильно переживала, когда сбежал наш кот. Причина проста — родители вели себя слишком непредсказуемо. Слишком сильно давили на меня. Слишком часто требовали, чтобы я делала что-то «как все дети». Я не видела смысла в их требованиях тогда, и я не вижу его сейчас. Теперь я знаю больше и могу объяснить, в чем причины их действий. Но здравого смысла в их действиях не было.
Мне было восемь, и мать говорила, что я люблю отца больше, чем ее, а я говорила, что не люблю никого из них.
Мне было восемь и мать требовала, чтобы я сказала хоть раз, что люблю ее, шантажировала меня, говорила, что больна и скоро умрет. А я плакала оттого, что не знала, куда, в случае смерти матери, отправят наших кошек и в какой квартире мне придется жить и повторяла «не люблю». Я не умела врать.

Конечно, собака кажется Кайлу более интересным собеседником, чем люди. В поведении собаки можно разобраться и она не предъявляет бессмысленных требований. Легко осознать, что такое существо что-то понимает и чувствует. А раз так — на его примере проще учиться.
Если бы и родители могли быть такими же понимающими и понятными — они тоже могли бы что-то дать своему ребенку.
К сожалению, эти выводы — не то, что хотели показать создатели фильма. Кайл начинает лучше ладить с родителями. Говорит матери, что любит ее. Вырастает и поступает в колледж. Вот так собака помогла родителям справится с их трагедией и наладить отношения с ребенком.

А история должна была быть вовсе не об этом. Даже при такой концовке видно, что произошло другое — несмотря на родителей, которые больше вредили, чем помогали, пусть и не со зла, несмотря на враждебно настроенный мир, Кайл смог обучиться, вписаться, жить полноценной жизнью и даже принять родителей, которые так и не смогли принять его. Не знаю, насколько это правильно. Но трагедия мальчика, вынужденного вписываться в эйблистский мир — это то, что я могу понять и чему могу сопереживать по-настоящему, в отличие от трагедии родителей, которую они создали себе сами.

Лина Экфорд. Рецензия на фильм «После Томаса»

«-У Кайла редко случаются приступы, когда он с нами
-Потому что ты оставляешь его в покое, Кейт, а это — именно то, что ему нужно
-Но зачем брать его в магазин, если ты знаешь, что с ним такое случится?
-Потому что он должен учиться»

Речь идет о шестилетнем ребенке. И в этой цитате — вся суть фильма. Шестилетние дети редко ходят по магазинам и самостоятельно совершают покупки. Шестилетнего, отчаянно протестующего ребенка вовсе не надо насильно тащить в магазин и примерять ему несколько пар обуви — вряд ли подобный навык понадобится ему в ближайшие 10 лет. И ребенок — это человек, и он имеет право чувствовать то, что чувствует, и заниматься тем, что ему нравится — в разумных пределах.
Родители, конечно, этого не понимают. Им хорошо известно, как должна выглядеть стандартная «счастливая семья», и они, усвоив этот стереотип, изо всех сил пытаются впихнуть туда же своего ребенка. Что крайне проблематично, когда ребенок — аутист.
Кайл почти не интересуется своими родителями. Не говорит, что любит их. Не слушается. Не похоже, что он вообще воспринимает кого-либо, кроме себя, как одушевленное существо со своими мыслями, чувствами и потребностями.
Все меняется, когда ему дарят щенка. Кайл по-прежнему не заинтересован в общении с людьми, но собака ему явно нравится. Он называет пса Томасом, в честь паровозика из мультсериала и проводит с ним много времени. Кайл узнает много нового благодаря собаке. Он начинает пользоваться туалетом после того, как ему объяснили, почему щенок обучен не писать где попало, запоминает фразы, при помощи которых можно что-то просить, на примере щенка начинает понимать, что у других тоже есть свои потребности.

Однажды моя мать сказала мне, что в детстве я была похожа на Кайла. И завела привычный разговор о том, как ей было тяжело. Но почему при разговоре об аутичных детях все внимание всегда сосредоточено на родителях? Почему никто не думает, что при таком поведении родителей ребенку не менее тяжело, чем им?
Долгое время, до тех пор, пока не осознала значение слова «разум» и не разобралась немного в психологии окружающих людей, я была убеждена, что кошки разумнее, чем люди. Их действия были последовательны и легко объяснимы. Они были предсказуемы и ничего не делали просто так. Я не знала о том, что у других людей есть мысли и чувства, но бегала за котом с криком «боится!» — в том возрасте, когда еще не понимала, когда боюсь я сама. Мне было безразлично, что кто-то из родителей попадал в больницу в тяжелом состоянии, но я сильно переживала, когда сбежал наш кот. Причина проста — родители вели себя слишком непредсказуемо. Слишком сильно давили на меня. Слишком часто требовали, чтобы я делала что-то «как все дети». Я не видела смысла в их требованиях тогда, и я не вижу его сейчас. Теперь я знаю больше и могу объяснить, в чем причины их действий. Но здравого смысла в их действиях не было.
Мне было восемь, и мать говорила, что я люблю отца больше, чем ее, а я говорила, что не люблю никого из них.
Мне было восемь и мать требовала, чтобы я сказала хоть раз, что люблю ее, шантажировала меня, говорила, что больна и скоро умрет. А я плакала оттого, что не знала, куда, в случае смерти матери, отправят наших кошек и в какой квартире мне придется жить и повторяла «не люблю». Я не умела врать.

Конечно, собака кажется Кайлу более интересным собеседником, чем люди. В поведении собаки можно разобраться и она не предъявляет бессмысленных требований. Легко осознать, что такое существо что-то понимает и чувствует. А раз так — на его примере проще учиться.
Если бы и родители могли быть такими же понимающими и понятными — они тоже могли бы что-то дать своему ребенку.
К сожалению, эти выводы — не то, что хотели показать создатели фильма. Кайл начинает лучше ладить с родителями. Говорит матери, что любит ее. Вырастает и поступает в колледж. Вот так собака помогла родителям справится с их трагедией и наладить отношения с ребенком.

А история должна была быть вовсе не об этом. Даже при такой концовке видно, что произошло другое — несмотря на родителей, которые больше вредили, чем помогали, пусть и не со зла, несмотря на враждебно настроенный мир, Кайл смог обучиться, вписаться, жить полноценной жизнью и даже принять родителей, которые так и не смогли принять его. Не знаю, насколько это правильно. Но трагедия мальчика, вынужденного вписываться в эйблистский мир — это то, что я могу понять и чему могу сопереживать по-настоящему, в отличие от трагедии родителей, которую они создали себе сами.

«Услышать голос твой». Рецензия

Автор: Лина

Текст 2017 года
Пожалуй, самая известная «родительская» книга про аутизм. Кэтрин Морис описывает, как аутизм был диагностирован сначала у ее дочери, затем — и у младшего сына, и как через какое-то время диагноз был снят «благодаря» ABA-терапии. Скажу сразу — к ABA как инструменту у меня отношение нейтральное. Мне не нравятся цели, которые обычно ставят родители и тераписты, но сам по себе прикладной поведенческий анализ может быть полезен во многих ситуациях. Я спокойно читаю книги по ABA и описанные в них истории, несмотря на то, что некоторые из них я могла бы назвать примером жестокого обращения с ребенком. Но эта книга отличается от остальных. «Услышать голос твой» — личная история, и потому в ней описаны все переживания матери. Некоторым кажется, что такая подача может помочь понять ситуацию со стороны матери, осознать, в каком состоянии пребывает родитель после того, как ребенок получает диагноз, научиться сопереживать родителю, а не только ребенку. На меня же эта книга произвела прямо противоположное впечатление. Мне было неприятно. И немного страшно.
Начинается все с того, что Кэтрин замечает за своей дочерью необычное поведение. В целом, все довольно типично для таких историй, так что не буду пересказывать все, а выделю моменты, которые многое сказали мне о Кэтрин, как о человеке.

Продолжить чтение ««Услышать голос твой». Рецензия»