Me too

Автор: Айман Экфорд
В последнее время женщины (и, иногда, небинарные люди) стали все чаще писать о сексуальном насилии. Год назад русскоязычные женщины писали в интернете свои истории под хештегом #ЯНеБоюсьСказать. Сейчас женщины со всего мира пишут истории об изнасилованиях и домогательствах под хештегом #MeToo. В последнее время я видела и русскоязычные, и англоязычные истории под этим хештегом. Думаю, мне тоже есть что рассказать.

Я буду писать о домогательствах и травле, и если вам по какой-либо причине может стать от этого плохо, советую не читать дальше.

Меня никогда не насиловали. Но один парень, которому я нравилась, всячески надо мною издевался. Некоторые его действия попадают под определение «сексуальное домогательство», некоторые — нет. Я не буду делить их по категориям, потому что все его действия были мне крайне неприятны. Однажды он стал фотографировать мои трусы на телефон друга. Они с другом потом смотрели эти фотографии и смеялись. Он постоянно лез ко мне со странными вопросами и комментариями — так, что мне становилось страшно, когда он ко мне приближался… Я просила его оставить меня в покое, но он не отставал. Он швырял мои вещи. Закончилось все тем, что он стал валить меня на пол и душить… он мог душить меня около минуты. Иногда мне казалось, что он меня убьет.

Он издевался не только надо мной. Были и другие девочки, которых они с другом могли затаскивать в туалет, кого они душили, чьи вещи они портили…

Эту историю все посчитали бы ужасной, если бы я была взрослой. Но тогда мне было около 11 лет, и ему тоже.
А когда тебе 11 лет, насилие над тобой не считают насилием, потому что детей в нашей культуре не считают полноценными людьми.

Если бы мы были взрослыми, и он домогался меня на работе, и подобное повторялось бы так же часто, его бы точно уволили. И если бы он в оправдание признался руководителю, что «любит меня», это бы ничего не изменило.
Но он травил меня в школе. Его мать и одна из наших учительниц оправдывали его действия тем, что он «просто влюбился». Очень сомневаюсь, что они позволяют своим мужьям творить подобное с собой, и что они ответили бы так взрослому человеку в аналогичной ситуации.

Но детей не считают полноценными людьми.

Если бы мы были взрослыми, я могла бы пойти в полицию. Но я была ребенком, и я могла обратиться за помощью только к родителям.
Родители приняли меры. Они говорили с преподавателями, пригрозили им, что будут писать жалобы на школу, и в итоге добились того, что случай с моим одноклассником стал рассматриваться на педсовете. Его родителей вызвали в школу. Мои родители тоже ходили в школу — разбираться. Некоторые завучи приняли мою сторону.
В конце концов, спустя год этот парень ушел из школы.
И поступок моих родителей рассматривался многими как нечто особенное, необыкновенно классное.
Почти никто бы не считал чем-то классным и необыкновенным, если бы родственники помогли взрослой женщине обратиться в полицию после физического насилия и домогательств. Это считали бы важной, хорошей, но нормальной поддержкой.

Но детей не считают полноценными людьми.

Этот парень ушел, но травля продолжалась. Через пару лет, когда я перешла в другой класс, она стала еще сильнее, только вот домогательств уже не было, и никто не оправдывал свое (или чужое) насилие «любовью».

Но в происходящем по-прежнему винили меня.

Я разве еще не сказала? Когда меня домогались, когда фотографировали мое нижнее белье, когда меня душили и когда уничтожали мое имущество, в происходящем винили меня!

По мнению родителей, учителей, родственников и всех окружающих, я должна была «дать сдачи», хотя этот парень был намного сильнее меня, а у меня была замедленная реакция, плохая координация движения, я не переносила боль и многие прикосновения к своему телу.

Я должна была «просто дать сдачи», несмотря на то, что я понятия не имела, как это делается. Мне даже обещали подарки за то, что я его ударю, но никто не удосужился мне объяснить — подробно, нормально, доступно объяснить — как мне это сделать.

Я должна была «просто дать сдачи», хотя дать сдачи для меня совсем не просто. Это для многих совсем не просто! Даже многие взрослые женщины — у которых гораздо больше опыта, и которые пережили гораздо больше подобных ситуаций — зачастую не могут этого сделать.

Я должна была «просто дать сдачи», хотя я, черт побери, хотела «просто» уйти с этой долбанной школы! Из-за того, что я была ребенком, меня засунули в заведение, где самое настоящее насилие в грубейшей форме оправдывалось «любовью», заставляли там находиться большую часть дня, бесплатно выполнять бессмысленную работу и торчать среди людей, с которыми у меня не было ничего общего. И все это считали нормальным. Взрослого человека могут запереть в подобном месте только обвинив в преступлении. Если же это делают «просто так», подобное считается грубейшим нарушением гражданских прав и прав человека. Но я была ребенком. И у меня не было права выбора, где мне находиться.

В итоге я полностью лишилась чувства безопасности, а позже стала верить, что умру в концлагере. Мне было еще сложнее сопротивляться насилию, потому что при любом признаке насилия я просто переставала сопротивляться.

Но по мнению взрослых, видно, все магическим образом стало бы хорошо, школа превратилась бы в крутую безопасную фирму,законодательные ограничения были бы сняты, а психологические проблемы исчезли бы если бы я вдруг поняла, как мне просто «дать сдачи».

Интересно, если это так просто, почему же я этого не сделала? Потому, что мне нравилось себя пытать? Потому, что мне нравилось, когда меня домогаются?

Мою «слабость» критиковали больше, чем ту ужасную ситуацию, в которой оказывается большинство детей. Больше, чем действия моего обидчика.

Даже когда я рассказала о нем бабушкиным подругам, со мной провели долгую беседу о том, что я не должна говорить, что кто-то фотографировал мои трусы. Как будто это я, а не он, сделала что-то постыдное!

Эти взрослые никогда не сказали бы подобное по отношению к взрослой женщине. Я их знаю, и они считают ужасным, когда взрослых женщин винят в изнасиловании. Возможно, если бы дело дошло до изнасилования, они бы тоже не стали меня винить.

Но это неважно. Потому что культура изнасилования — в том виде, в котором она есть в нашем обществе — заложена в том, взрослые воспринимают насилие над детьми.

Она начинается с воспитания выученной беспомощности, когда детей помещают в невыносимые условия, из которых они не могут уйти, а потом винят их в том, что с ними происходит.

Она начинается с того, что детям не объясняют, что КОНКРЕТНО делать в случае насилия, куда обращаться, как избежать повторения… а потом винят в происходящем их. (Или «ужасный аутизм» — если речь идет об аутичном ребенке вроде меня. Издевательства надо мною часто оправдывали тем, что я «такая странная». А недавно я видела статью, в которой журналисты обвиняли «ужасный аутизм» женщины в том, что она многократно подвергалась изнасилованию).

Она начинается с того, что учителя и родители — не важно, чьи родители, потому что это есть в культуре — называют насилие и домогательство «любовью», и вообще, готовы оправдывать этой дурацкой «любовью» любую хрень, которую люди творят с телом других.

Принуждает к объятиям? Значит, любит, даже если ребенок терпеть не может эти объятия. И здесь границы, зачастую, нарушают сами родители.

Дергает за волосы, портит вещи, душит? Значит, любит. И здесь границы нарушают вначале одноклассники и другие ровесники, а потом — мужья.

Бьет? Значит, любит. Мальчик бьет якобы потому, что он «не может выразить любовь иначе». Родители — потому, что это «для блага самих детей». А муж — как потому, что он «не может выразить любовь иначе», так и «для блага жены». Оправдания насилия те же, что и в детстве, вот только почти никто этого не замечает.

Это все очень разные аспекты доминирующей культуры, но все это — части единого целого.

И все это начинается с детства. Потому что детей не считают полноценными людьми.
Мне жутко повезло, что на меня мало влияет культура, иначе бы я всю жизнь могла думать, что «хорошие отношения» — это когда тебя бьют, душат и портят твои вещи.

И мне жутко повезло, что у меня была возможность разобраться с психологическими проблемами и понять, что школы больше нет, от родителей я не завишу, и теперь я могу хоть как-то влиять на свою жизнь.

Но у многих людей этой возможности нет. На многих людей больше влияет культура, чем на меня. Многим людям так же, как и в свое время мне, удается поверить, что это они были виноваты в том, что происходило, но они так и не осознают, что они тут ни при чем, потому что верят, что «родители всегда правы», а родители обвиняли их в том насилии, которому их подвергали сами родители и окружающие, или обесценивали их опыт.

А когда людям говорят, что их чувства и проблемы «ерунда», многие из них начинают в это верить — так что они не просто не пытаются сопротивляться насилию — они начинают считать его нормой.

У детей есть очень много шансов усвоить эти стереотипы. А тем, кого при рождении посчитали девочками, кроме этого промывают мозги «женской социализацией», которая их только укрепляет. И, кстати, сама гендерная социализация тоже часть этой системы — как гетеросексистской, так и эйджистской — потому что детей рассматривают как «чистый лист», как роботов, которых можно «правильно» запрограммировать, игнорируя их склонности.

И думаю, пока общество не осознает, что дети — тоже люди, и насилие над девочками со стороны ровесников не менее ужасно, чем насилие над взрослыми женщинами, жутких историй под хештегами о домогательствах не станет меньше. И особенно много будет историй о семейном насилии и насилии со стороны знакомых. Потому что взрослые делают все, чтобы подобное насилие продолжалось.