Когда ученики-инвалиды подвергаются насилию

Источник: Ollibean
Автор: Эми Секвензия  Переводчик: Валерий Качуров

Предупреждение: упоминание эйблистских ругательств, описание злоупотребления и насилия.

Я пишу этот пост на основании этой новости «Учителя осудили за то, что он побил мальчика с аутизмом», и на других подобных случаях. О них упоминают в новостях, но потом мы ничего не слышим о жертвах.

Я расскажу, как подобные вещи происходили со мной, как я реагировала на это, и о моей продолжительной травме, которая, возможно, остается для многих незамеченной. Этот случай по ссылке еще хорошо закончился. Виновный был арестован (но получил всего 30 суток), и на мальчика, который стал жертвой насилия, не свалили вину, и не попытались привлечь к уголовной или административной ответственности. Но всё равно мы знаем не все.

Были ли другие случаи подобного насилия? Семья считает, что случай, который снят на видео — это не первый случай. И я тоже в этом уверена. Подобные вещи никогда не происходят только один раз.

Мы не знаем, как этот аутичный ученик теперь переносит нахождение в школе. В статье написано, что он реагировал «агрессивно» в течение нескольких месяцев после этого инцидента. Что с ним сейчас? Как он реагирует на стрессовые ситуации, и как другие люди реагируют на его реакцию?

Мы не знаем, усвоил ли он “урок”, что если он не будет подчиняться людям, находящимся во властном положении, и даже если его тело не сможет реагировать таким способом, который кажется людям правильным, то он заслужит физическое нападение. Если этот ученик похож на меня, то он может быть пассивным, сталкиваясь с насилием. Когда я училась в школе, то с самого раннего возраста и до того времени, пока я не стала подростком, меня избивали, хватали, толкали, и шлепали те люди, которые должны были помогать мне и учить меня. Мою реакцию на такое обращение нельзя было истолковать как “агрессивную”. Я редко плакала.
Я даже не жила с родителями, когда подвергалась большей части этого насилия, поэтому иногда родители о нем не подозревали. Иногда я была единственной, кроме учителя-преступника, кто знал о случившемся.

Я не помню, когда в первый раз меня начали оскорблять, но тогда я разработала свой собственный «защитный механизм», который никогда меня не защищал. Но это было единственное, что, как мне тогда казалось, я могла контролировать.

Я впитывала те слова, которые люди говорили обо мне — что я плохая, отсталая, напрасная трата времени, отвратительная. Что я идиот и придурок. Это мне говорили взрослые, когда они меня били.

Я начала верить, что я действительно такая, и поэтому начала ждать оскорблений от всех людей. Когда я встречала новых людей (помощников, терапевтов, учителей), то моей реакцией на них было молчаливое презрение. И не из-за того, что я хотела, чтобы они понимали меня и уважали мои особенности. Это было не то презрение, которое я могу выражать сейчас, потому что у меня есть средства, позволяющие мне высказать свое мнение. Это было полное отсутствие сотрудничества с ними. Я отказывалась делать то, что от меня ожидали. Обо мне говорили, что я «проверяю» всех новых людей, и в некотором смысле так и было. Я хотела узнать, начнут ли они сразу же меня бить. Я пыталась контролировать тот момент, когда они начнут меня унижать.

Я выражала презрение с улыбкой. Я отказывалась сотрудничать, но делала это пассивным способом. Я улыбалась, надеясь на то, что меня увидят как личность и как человека. Но это была улыбка из-за страха.

Даже когда люди вокруг меня были изначально терпеливые и понимающие, обычные “хорошие люди, которые просто делают свое дело”, иногда, когда они приближались слишком близко, мне казалось, что сейчас они меня ударят. Из-за этого я боялась их, и улыбалась.

Иногда они могли потерять терпение, и на самом деле ударить меня, или толкнуть, или наорать. Из-за этого я боялась их, и улыбалась.

Улыбка не очень-то работала. Иногда из-за неё ситуация становилась ещё хуже. Но я всё равно улыбалась.

Иногда мое лицо не показывало никакой реакции. Если люди будут толкать, хватать или бить меня, то они будут «разочарованы» отсутствием выражения на моем лице, потому что я не должна показывать, что я напугана, что им удалось напугать меня.

Но моя самооценка была разрушена, и эта травма до сих пор со мной.

Никто не видел, что со мной делало это жестокое обращение, когда оно происходило. Сейчас очень мало людей знают об этих злоупотреблениях. Я до сих пор травмирована.

Злоупотребление никогда не случается только один раз. Для меня это был не один раз. Это был не один удар. Иногда это были всего лишь слова, но из-за травмы они вызывали у меня боль, потому что я слышала те же слова, когда меня били.

Моя школьная жизнь не была только болью и унижением. У меня были счастливые и радостные моменты, но травма всегда оставалась со мной. Иногда я пробовала «проверить» кого-то, чтобы убедиться, что с этим человеком я в безопасности, что меня не будут толкать или дергать за волосы.

Слишком много учеников-инвалидов подвергаются насилию в школах. Иногда это насилие выглядит как уместные в школе действия. Например, введение запретов для этих учеников, или отделение этих учеников от всех остальных. Даже крепкие объятия можно считать насилием — потому что многим ученикам не нравится, когда к ним прикасаются.

К тому же, ученики выслушивают от работников школы много эйблистской критики — о которой даже не знают родители — и она наносит урон их самооценке.

Ученики с инвалидностью заслуживают лучшего обращения.

Я думаю обо всех детях, похожих на ученика из той новости, и надеюсь, что им будет предоставлена та поддержка и любовь, которая им необходима. Я надеюсь, что они до сих пор могут доверять хотя бы нескольким людям. Ведь если они начнут вести себя «агрессивно», то скорее всего, их снова подвергнут насилию, оправдывая его тем, что они «вышли из-под контроля».

Если эти школьники такие же, как я, то они будут улыбаться и не подчиняться, за что будут снова подвергаться насилию. Или их потом будут воспринимать так, как будто у них нет никакой травмы.

Я рассказала здесь свою историю, чтобы люди могли начать уделять внимание ученикам-инвалидам, и стали сомневаться в том, что школьная среда для них безопасна.

Я рассказала эту историю, потому что я не хочу, чтобы люди чувствовали себя слишком комфортно, видя, что ребенок, подвергшийся насилию, продолжает улыбаться. Я хочу, чтобы люди, прежде чем расслабиться, убедились, что это улыбка из-за счастья, а не из-за страха.

Я хочу, чтобы люди подумали над тем, почему учеников с инвалидностью, которые становятся “агрессивными” после жестокого обращения над ними, обвиняют в этой реакции.

Я хочу, чтобы люди узнали, что следует наказывать тех, кто причиняет вред детям, и что 30 дней в тюрьме — недостаточное наказание за ту пожизненную травму, которую они нанесли своим жертвам.

Травма реальна.
Ученики-инвалиды заслуживают лучшего обращения.

____
Переведено специально для проекта Нейроразнообразие в России.