Браяна Ли: «Быть свободным. Почему мы выбрали домашнее обучение для нашего аутичного сына.»

Источник: Respectfully Connected

Предупреждение: Присутствуют упоминания насилия по отношению к детям в школе, упоминания ограничительных практик, ограничений и изоляции.

На этой неделе у меня не выходил из головы образ маленького мальчика, которого поместили в клетку в одной из австралийских школ.

В Всемирный День Информирования об Аутизме (День Принятия Аутизма в нашей семье) в Австралийских новостях прогремело сообщение о непростительном нарушении прав аутичного ребенка. Сообщили, что в начальной школе специально для аутичного мальчика построили клетку из ограждения бассейна. Пугает то, что родители и защитники прав инвалидов говорят, что это не единичный случай, что в австралийских школах распространены случаи изолирования и принудительного удерживания учеников-инвалидов.

*Для получения более подробной информации, пожалуйста, посетите и поддержите Children with Disability Australia

С тех пор как эта новость стала известна, я не могу перестать представлять своего сына в этой клетке, там, где оказался другой мальчик, такой же, как он. Мальчик, чьи права были нарушены.
Мой замечательный сын аутист, он полон духа и энергии. И он свободен.

У такого ребенка, как мой сын, есть много шансов на то, чтобы быть подвергнутым насилию со стороны воспитателей. Он не признает авторитеты и не следует за толпой. У него высокая внутренняя мотивация. У него бывают сильные перегрузки от большого скопления людей, от их шума и от разных запахов. Ему нравится по-странному двигаться и производить необычные звуки.


Подобное сочетание плохо подходит для обычной школы, в которой большую часть времени надо проводить сидя, обучение в которой основано на подчинении учителю, а уроки планируются для группы, а не для конкретного ребенка. В обычной школе в классе двадцать пять шумных детей, а рядом на детской площадке их около пятисот или даже больше.
В обычной школе моему сыну бы очень повезло, если ему бы предоставляли особую личную помощь в учебе чаще чем несколько часов в неделю. Так мало, ведь он может общаться устно и имеет высокий IQ.

Иногда, когда у моего сына случается сенсорная перегрузка, его поведение становится проблемным. Как его мама я понимаю что так получается чаще всего из-за того, что мы не заметили его ранних попыток сообщить нам о перегрузке и о том, что ему нужен отдых.
Может ли учитель разглядеть эти признаки в шумном классе, где нет никакой поддержки, если даже я их иногда пропускаю? И как учитель в классной комнате, полной крикливых детей, может  оказать моему сыну необходимую помощь в стрессовой ситуации.
Учитывая школьные условия, мой сын вполне может оказаться мальчиком, для которого построили клетку.

Или он мог быть на месте того мальчиком, которого мы видели в специальном образовательном отсеке, когда были в престижной местной общеобразовательной школе. Когда мы спросили, как они справляются с дважды одаренными детьми (имеется ввиду, что эти дети были также одарены инвалидностью) они повели нас посмотреть на мальчика, который был одаренным, но не мог нормально находиться в классе и поэтому целыми днями он самостоятельно читал продвинутые инженерские учебники. Мой сын мог оказаться и на месте этого мальчика, в полной изоляции от своих сверстников.

Кроме того он был этим мальчиком. Дважды он посещал занятия по высококачественным программам раннего развития с инклюзивной философией, которыми руководили опытные педагоги. Вначале он провел целый день следуя повсюду за Лидером группы, и у него началась историка, когда у Лидера группы был обеденный перерыв. После двух месяцев «эмоциональных дней» (как их называли в садике), мы его оттуда забрали.

Когда мой сын приблизился к школьному возрасту, мы, подвергаясь давлению постоянных «социализируйте его», решили снова попробовать. Мы подобрали для него небольшой центр, в котором был только один класс, три педагога и  еще тогда там был работник, обеспечивающий индивидуальную учебную поддержку. Несмотря на благие намерения, посещения терапевта, наши бесконечные встречи и поддержку, которую нам оказывали, аккомодация в которой он нуждался, ему там попросту не была предоставлена. Мы не просили многого — только освобождения от стрессовых групповых занятий в кругу, разрешения на перерывы, во время который он мог бы свободно двигаться, доступ к и визуальную поддержку.
Большую часть времени мой сын проводил со своим помощником в маленькой красной палатке, за пределами классной комнаты и вдали от других детей. Да уж, это безумно полезно для социализации!

Мы забрали его из детского сада после того как психолог спросил, не перенес ли он там серьезную травму. Серьезной травмы не было — если иметь ввиду события, которые обычно считают травматичными. Но его тело и все признаки его поведения заставляли предположить, что он все таки был травмирован (я не буду говорить об этих симптомах с незнакомыми людьми в интернете, но это были очень тревожные симптомы).

Странная ирония заключалась в том, что в это время я как раз проводила исследования на тему «негативное влияние стресса на детей особо юного возраста». Концепция была разработана Гарвардским Центром по Развитию Ребенка, который утверждал, что:

“Будущее любого общества зависит от его возможности способствовать здоровому развитию следующего поколения. Исследование биологии стресса в последнее время показывают, что здоровое развитие может быть сорвано из-за излишней или длительной работы системы реагирования организма на стресс (особенно в головном мозге), и это может пагубно воздействовать на обучение, поведение и здоровье на протяжении всей жизни.
** Более подробную информацию о негативном влиянии стресса можете прочесть на их вебсайте*
Я не сомневаюсь, что у моего сына были опасные симптомы сильного стресса.

Та самая среда, которая положительно влияет на многих его сверстников, для моего сына является источником и усилителем стрессовой реакции, которая вредит здоровью. Благие намерения и поддержка инклюзии не могут защитить его тело от сенсорного давления, неразберихи и стресса. Детский сад не может (или не хочет) защитить его от этого, обеспечивая его потребности.

После того, как мы определили симптомы стресса, мы сразу же прекратили посещать садик. После этого мы провели вместе несколько первых месяцев, стараясь избавиться от негативных последствий «социализации».

Я не буду провоцировать у своего сына постравматический синдром ради социализации.
Он не вернется в обычное образовательное учреждение пока он сам этого не попросит.

Когда люди спрашивают меня о его социализации, я рассказываю им о детях в клетках, «комнатах для тайм-аутов», специальных классах для детей со специальными потребностями и о моем маленьком мальчике, изолированном в маленькой красной палатке.

Когда люди спрашивают меня об образовании, которое получает мой ребенок, я рассказывают им о умном маленьком мальчике, который лучше всего учиться тогда, когда следует своим собственным интересам, использует собственные способы обучения, а не когда сидит в комнате, полной детей. Я говорю им о школах, которые не рассмотрели бы потенциал моего сына, которые видят инвалидность только через ограничения, и зациклены на правильном поведении.

Когда родители спрашивают меня, что я чувствую, когда думаю об этих годах домашнего обучения или говорят, что не знают, как мне это удаеться, я объясняю, как я бы волновалась, если бы я пошла на работу зная какой стресс испытывал мой ребенок в маленьком детском садике со специальной поддержкой. Я спрашиваю их, могут ли они себе представить, насколько плохо я бы себя чувствовала, если бы сейчас я оставила его в школе, зная что из-за этого он находится на попечении системы, в которой так много злоупотреблений и которая не может нормально справляться с нашими детьми, особенно с шустрыми детьми, которые легко поддаються сенсорной перегрузке. Вроде моего, на котором вероятнее всего использовали бы ограничительные меры.
Держать его дома рядом с собой, чтобы он он мог свободно двигаться, произносить различные звуки и учиться удобным для него способом — это не жертва, не сложность и не вызов, по сравнению с тем беспокойством, которое бы испытала я, и стрессом, который бы испытывал он, если бы он учился в нашей обычной местной школе.
Когда люди спрашивают меня, верю ли я в инклюзию и повышение доступности образования, я говорю: «Да, да. Да, конечно верю!»
Но у моего ребенка нет времени на то, чтобы ждать пока измениться система, пока появятся ресурсы, пока учителя станут более подготовленными, пока школы будут больше сосредоточены на благополучии и развитии детей, а не на результатах стандартных тестов, и пока общество перестанет закрывать глаза на издевательства над нашими самыми уязвимыми детьми.

Мой сын не может ждать, потому что он уже свободен, а не сидит в клетке. Он исследует все новое, а не избегает его. Он учится, а не его вынуждают учиться. Он раскрывает свои способности, не ограниченный представлениями людей об инвалидности. Он любим в своем кругу друзей и близких, а не изолирован во имя социализации.

Он свободен. На что имеют право все дети.