Ваня Фалл: «Школа. История Вани Фалла»

Школа. Российская школа 90-х это был ад для аспи.

И это даже с учётом того, что школа моя была для детей с особенностями. Родители сразу побоялись отдавать меня в дворовую школу.

Началось с первого класса. Сразу чувствовалось, что я – чужой. Дразнили, отбирали вещи, не брали на свои маленькие сборища. Но всё было терпимо. Потому что до 6 класса со мной ходила в школу мама, и сидела со мной в школе весь учебный день, пока был урок, мама была рядом, в коридоре. И зная об этом, дети меня не трогали.

7 класс. Мама решила, что я могу ходить в школу один. Это было правдой. Да, я плохо общался, но географию Москвы я давно знал на зубок, и физически дойти мог в любую точку Москвы по карте. Я ещё до школы рисовал схему московских метро и трамвая по памяти.

И тут началось. Поскольку мамы не было, дети поняли, что им всё можно. В это же время ушёл учитель математики, и его заменили практиканткой, которая не умела следить за дисциплиной. И весь класс начал оплевывать меня бумажками из трубок – плевалок. Естественно, что так учиться было невозможно. Я написал контрольную на 3 только потому, что мне не давали её написать, оплёвывая, а учительница не захотела этого слушать, и не дала её переписать.

Кроме того, я сильно влюбился. И это важно. Потому что до этого я жил полностью в своём мире, и не обращал внимания на то, что творится вокруг, и мне не доставляло дискомфорта то, что я один и всё время с мамой. А теперь всё изменилось. Когда любишь, хочется взаимности. Взаимности нет. Она даже не тянется ко мне, и на всё моё внимание реагирует лишь вежливостью. В то время, как я вижу, как у других получается построить отношения.

И я начинаю думать, что во мне не так. Я говорю с крутыми одноклассниками. Выясняется, что, чтобы иметь шансы, мне тоже надо стать крутым. И они начинают меня учить. Как правило, это всякие унижения. Меня заставляли делать смешные вещи, например, говорить другим чушь, участвовать в их хулиганствах. Они смеялись, но говорили, что все крутые так учились.

Мне это было тяжело, я догадывался, что это унижение, но вдруг? Вдруг это поможет мне стать крутым. Ведь, как я понимал, крутой – это тот, кто готов рисковать и делать неприятное. А так хотелось быть с Любимой. А влюбляюсь я фанатично и по уши.

При этом всё это на фоне диктатуры. Меня используют, как слугу, а когда я делаю что-то не так, а я часто это делал из-за непонимания правил, меня оскорбляли, заставляли извиниться и угрожали побоями.

Пример. В то время крутым выражением считалось: «Твою мать!», и все так говорили. Но когда я так сказал при человеке, он заорал: «Ты меня ужасно оскорбил! Ты – урод! Всё, теперь я буду тебя гнобить! Чтоб твоя мама стала девственницей! (тогда я не знал, что такое «девственница» И, чтобы я тебя простил, целуй мой ботинок!»

Меня обманули на доверие. Я долгое время не говорил, кого я люблю. А вдруг человек говорит: «Надо тебе встречаться с девушкой. Это крутой. Хочешь, я тебе с любой помогу? Давай, кого ты вибираешь? ААА? БББ? ВВВ? ГГГ? ДДД?..» И я поверил ему, что он поможет, он же крутой.

«С ДДД» — ответил я. «А! Он в ДДД влюбился! ДДД – дура!», и тут началось. Её уже дразнили, дёргали за волосы, отбирали портфель. То есть, в итоге, рассказав об этом, я только испортил с ней отношения. И испортил ей жизнь. Так козлом отпущения был только я, а теперь и ей стало регулярно доставаться. Только из-за меня.

Травля на уроке повторилась ещё раз. Это была большая контрольная по географии, все классы вместе. Учительница ушла, а дети начали травлю. Оплёвывали плевалками. У многих учеников, как и у меня, не было листка, чтобы писать, все дали друг другу, а когда мне Любимая хотела дать бумажку, ей сказали: «Не давай ему бумажку», и я остался без бумажки. Моё терпение лопнуло, и я матом наорал на главного обидчика. Пришла учительница, которая всегда придиралась ко мне, объявила, что это я – провокатор, и вызвала родителей. А им ещё заявила что я – гомосексуалист. Это она решила потому, что видела многократно повторяющуюся ситуацию.

Реально ситуация выглядела так. Мне часто кричали, что любимая девушка – дура, музыка, что я слушаю – говно, а команда по футболу, за которую я болею – тупая. Я бегал за ними и пытался их стукнуть. Но со стороны, когда не слышишь слов, только видишь это издалека, и не знаешь ситуации, можно было подумать, что я пристаю к ребятам в сексуальном плане. В итоге мама разрешила ситуацию, отправив меня в параллельный класс. И мне пришлось долго говорить со школьным психологом.

Восьмой класс стал ещё хуже. Старшеклассник подошёл ко мне и сказал, что он – лучший в мире мастер конфу. И рассказывал, как он калечил людей. Потом он начал запрещать мне всё, даже разговаривать с моими одноклассниками. Я испугался и пожаловался маме, которая звонила его маме. После чего он поймал меня (хорошо, что я был с другом), и сказал, что если ещё раз я что-то скажу моей мамаше, он меня изувечит. Правда, потом отстал. Кстати, он же с другого человека взял клятву сердцем матери, что тот никому не расскажет, что он – мастер конфу.

Ещё одна история. Спортзал. Ребята играют в мяч. Среди них – мой друг. Я захожу в зал. А другой старшеклассник говорит: «Тебе с нами нельзя. Ты нам не свой» «А он тоже с вами, почему?» — спросил я, указывая на одноклассника. «А он нам друг, а ты – нет» «Почему, я тоже друг, я тоже хочу играть в мяч» В ответ на это он достал нож, и потребовал, чтобы я ушёл. Я разозлился от несправедливости, нашёл на помойке кусок арматуры, прибежал в зал и заорал ему: «Выходи, подлец» Правда, тут же пришёл учитель и увёл меня, даже не пытаясь разобраться с тем, что я ему рассказал.

А на следующий день тот парень подстерёг меня перед школой и сказал: «Ещё раз так сделаешь, я оторву тебе твои яйца, и заставлю тебя их сожрать. Понял?» Я сказал, что понял, и он отстал. Больше стычек с ним не было, но эта угроза сделала мне травму, из-за которой у меня ещё очень долго возникала нервная трясучка.

А потом произошла ужасная история. Я всё ещё любил девушку и пытался стать крутым. А крутые болеют за футбольные команды. Я сам футбол не любил, и смотрел его со скукой. Но раз это способ быть крутым и в итоге понравиться Любимой – я смотрел футбол и болел. В то время я дружил с болельщиками московского Динамо, и болел за Динамо. И носил значок «Я болею за Динамо»

В то время по школе прошёл слух, что к нам на школьный двор придут чужие злые ребята. Я таки вещам тогда значения не придавал. На перемене ребята из моего класса побежали играть в дальний двор. Я бежал за ними. Бежал последним. Когда мы выбежали за дверь школы, парень старше меня, стоящий в компании из таких же парней прямо у выхода школы, остановил меня, и спросил: «Ты – мусор?»(обидная кличка болельщиков Динамо) Я думал, что это наши старшеклассники, которые так шутят. И я ответил: «Да» И он стал меня жестоко и сильно избивать. Бил долго, повалил, бил во все места. Я пытался хоть как-то ударить его, но не получалось. Я вообще не умел никак драться и был слабее всех.

Я испугался и сказал: «Я болею за Спартак» Я не знал, за кого он болеет, но я знал, что главный враг Динамо – это Спартак. Даже если на самом деле он болел за Локомотив – тоже враг Динамо, Локомотив со Спартаком дружит. «Левых назови!» — орал он «Каких?» «Левых» я не мог ответить, и он продолжал бить. Я визжал и звал на помощь. Не помогали. Началось отчаяние, и я стал орать ему: «Чтобы твоя мать сдохла!» А было это рядом со школьной дверью. Я, избиваемый и лёжа, дотянулся до неё и вполз внутрь. Внутри школы он не зашёл за мной.

Директор школы вызвала милицию. Они возили меня около школы, и никого не нашли. С нами ездила старшеклассница, очень злая, от неё мне перепадало. Она сказала милиционерам, что знает избившего меня, она – его соседка, но говорить, где он живёт и рассказывать про него не будет – он же рядом живёт, и она не хочет портить с ним отношения. А милиция не стала спрашивать настойчиво, и разговор закончился.

А рядом с нашей школой было ПТУ. Там они спрашивали студентов – дворовых парней, и те ничего не знали. Они там же нашли парня, очень внешне похожего на того, кто меня избил. И он был замотан в шарф Динамо. Он сказал, что ничего не знает, и я вообще не болельщик Динамо. Милиция приходила ещё несколько раз в школу, расспрашивали меня. Так же спрашивали моего одноклассника, который был там рядом и всё видел, но боялся подойти – ведь ему в любом случае было не справиться с этой толпой. На этом всё и закончилось. Только потом Директор на уроке велела классу не носить никакой атрибутики.

И с того момента начался кошмар. Мне начали мерещиться желающие избить меня везде. Меня дико трясло, почему везде такой беспредел? Я просил маму его засудить, а она истерила, намекая, что ничего не может сделать, это было простое невезение, несчастный случай. Я везде встречал парней, похожих на избившего меня. У меня усилилась депрессия – я слабый, меня не любит Любимая, так ещё и избили, а заступиться за меня некому.

Это всё школа 1321 – Ковчег. Теперь, когда я читаю в пабликах новости о том, как там теперь хорошо инвалидам, в том числе и аутистам, я не верю. Меня там мучили, и учителя не защищали.

Попутно отец решил, что в этой школе слишком лёгкая программа для меня, и меня надо отдать в другую школу. Я выбрал Донскую Гимназию в ДНТТМ на Шаболовской, потому что туда шёл мой одноклассник, с которым я много общался. Я записался туда на экзамены, которые были зимой.

Экзамен по математике, русскому и т.д. я написал очень хорошо. А вот на собеседовании меня отсеяли. Я думаю, что это был первый случай административного эйблизма, меня отсеяли потому что я аутист. А по какой иначе причине можно было отсеять человека, который написал экзамен с одним из лучших результатов, а взять того, кто был одним из худших на том экзамене.

Мама по связям уговорила взять меня на вечернюю школу, которая была как-бы 8 классом, откуда ребята пойдут в настоящий 9 класс Донсокй Гимназии. Мы изучали экологию, лингвистику и математику. Задания по лингвистике мы сдавали перед каждым уроком на листочках. Один раз я взял дома листочек, на котором мама написала телефон, а в остальном он был чист. Я сделал домашнее задание на нём. А учительница, когда я дал его ей, сказала, что это – свинство. Типичный случай, когда я не понял общественной нормы, о которой не знал, но за это наказали.

По экологии экзамена не было, по лингвистике я был средним, а по математике я получил 5. А всего на этом экзамене было две пятёрки. ВСЕ остальные были хуже. И всё равно мне сказали, что в эту школу меня не берут. Тогда меня устроили в еврейскую школу ОРТ. Это была почти районная школа, но с еврейским и техническим уклоном и еврейскими спонсорами, потому выглядящая красиво и чисто. Я сдал обычные экзамены и меня зачислили.

Так и закончился этот год. Впрочем, было в нём и хорошее. Редкие разговоры с Любимой, взгляд на её прекрасное лицо, и малейшее проявление заботы с её стороны доставляли мне огромную радость и могли долго поддерживать хорошее настроение. И компьютерная игра. Замученный школьной травлей, по выходным я приезжал к папе и все выходные играл. Я так радовался уходу в другой мир, где не было этих мук, травли и ненависти, где я тоже был кем-то любимым человеком. Я даже в мыслях переносился в эту игру, когда ехал в школу, и даже на уроках. А папа, глядя на это, ещё и издевался: «Да, любишь ты плющиться в дурацкие игры, вместо того, чтобы делом заниматься. Там (в играх) ты успешен, а здесь что-то делать ленишься!»

Началось лето. Первую неделю я жил у папы в квартире. На лето в этой школе нам ничего не задали. Но папа всё равно требовал, чтобы я учился. Не говорил, какой предмет мне изучать, просто орал и требовал, чтобы я учился, а не играл, и выключал компьютер, лишая меня последней радости в жизни. А мои страдания он просто не понимал. Когда я говорил ему о любой проблеме, он говорил, что это – пустяк.

Я поехал в лагерь от школы. Там сразу надо мной начали подсмеиваться. Но хуже всех был шестиклассник, всё время манипулировавший мной. Он придумывал истории, чтобы я ему отдал Кока-Колу или что-нибудь ещё. Был у нас день Израильской Армии. И мы все стали солдатами. И нас иногда повышали в звании. И что было обидно, я до последнего был рядовым, а парень, поспоривший с другим, что ОН останется рядовым до конца, и специально нарушающий всё ради этого, был уже сержантом. А манипулятор – шестиклассник, тоже сержант, приходил ко мне и заставлял исполнять его прихоти, аргументируя это тем, что он старше по званию.

После мама меня отвезла на дачу к родителям мужа сестры. С тех пор, как тётя – папина сестра, приватизировала на себя дачу моего деда, мама стала возить меня на эту дачу новых родственников. У деда мужа сестры была большая дача, и два ребёнка. И он разделил участок пополам, и в доме с двумя входами посередине сделал тонкую стенку и получилось два дома. Мы жили на половине свёкра сестры, а на соседней половине жили его сестра, её дочь и внучка.

И они оказались эйблисты. И это был первый случай в моей жизни, когда взрослая семья, соседи, меня избегали. Я знаю, что дети могут дразниться и травить, но чтобы взрослые женщины – это было впервые. Более того, они там такого наговорили про меня, узнав, что я странный. Я даже слышал разговор внучки с моей сестрой, где сестра ей говорила: «Не бойся, можешь зайти, он(я) спокойный, он на людей не бросается» Только после этого она к нам зашла.

И уже там я осознал, что мы – низший класс. Соседи строго заставляли нас быть тихими, нельзя было даже читать племяннику сказку вслух, его велено было зактыкать. «Я спать ложусь, не шумите!» — орала внучка нам через стенку. А сама в это же время могла громко орать русские народные песни.

Но мне это не мешало, пока эта внучка была маленькая. Но этим летом она уже стала взрослая. И несколько раз просто так кричала мне через забор: «Чоконутый!» «Слабоумный!» Да, я знаю, что часто люди так дразнят друг друга. Но тогда для меня это было впервые! Не в школе, а на даче, где я просто живу, меня начали гнобить соседи. И потому от этого у меня началось психическое расстройство. Которое усугубила сестра. Когда я ей сказал, что я так не могу, и я кину соседке деревяшку в огород, сестра жестоко сказала: «Не стоит. Если сделаешь, я не сделаю никаких скидок на твою странность», в общем, дала понять, что она на их стороне. И несколько раз за это лето она меня жестоко доводила.

После этого я возненавидел сестру, и всем подряд жаловался на неё. И, если где встречался с ней, общался крайне неохотно и холодно. И только потом, когда всё это забылось, она начала передо мной дико извиняться. Объяснила, что ей стало дико обидно и стыдно, когда я её полгода ненавидел. И что она принимала сторону соседей только потому, что боялась, что эта соседка перетянет на свою сторону и свекровь, и в итоге муж бросит сестру. А для неё тогда муж был дороже всего. Потом, в ходе личных разговоров со свекровью я узнал, что на самом деле она была на нашей стороне, просто не хотела глобального скандала, и опасности развода не было.

Я хотел уехать с этой дачи, но мама истерично говорила: «НЕТ, ЛЕТОМ ДЕТИ ЖИВУТ НА ДАЧЕ!» Я узнал, что моя Любимая летом отдыхает в Крыму, в Новом Свете, и потому очень хотел поехать туда, чтобы её увидеть. Мама для меня устроила, чтобы папа со мной поехал туда. Но теперь, каждый раз, когда я орал, что не могу жить на этом участке с этими соседями, и убегу домой, она начинала шантажировать меня поездкой в Крым. А один раз я сбежал к соседке с другой стороны. Она была добрая, верующая и понимала меня. Я пожаловался ей на ту жестокую соседку, и она меня пожалела, и разрешила ночевать с ней на её чердаке, на полу. Я был очень рад, лишь бы только не с этими злыми соседями. Но пришла мама, и опять, начав шантажировать Крымом, заставила меня вернуться на наш участок. Потом, правда, она объяснила своё поведение тем, что это очень нужно для здоровья. Правда, неизвестно, стоит ли два месяца свежего воздуха моральной травмы с трясучкой.

А стресс от этого у меня всё увеличивался. Я изводил маму. И именно тогда я узнал, что такое «полиция, которая может посадить меня в тюрьму», а так же, какие там творятся ужасы. Как там мучают, бьют, унижают, и анально насилуют, и я понимал, что из-за аутизма попаду там на самый низ, и меня будут мучить. И что если я что-нибудь сделаю, даже, например, брошу соседке в огород камень или врежусь в неё на велосипеде, меня могут посадить. И я представлял этот кошмар, и мне становилось всё хуже и хуже. Я каждый день спрашивал маму, как в тюрьме, как можно там спастись от неё, если что, и как успеть покончить с собой, если меня начнёт искать милиция. Потому что я так понял, что тюрьма – это такой ужас, что смерть в разы лучше.

И только тогда мама уступила и разрешила мне жить в квартире в Москве с бабушкой. Кстати, мне это в какой-то мере сыграло на руку. Потому что до этого времени мама не знала, какой отвод делать от армии, и уже думала платить деньги. А после этого она легально отвела меня к психиатру и поставила на учёт в психоневрологический диспансер. А в Крым я съездил, и был счастлив, пообщавшись с Возлюбленной.

Началась учёба. Школа оказалась не лучше прежней. Младшеклассники бегали за мной, дразнили и отбирали вещи. Иногда помогало, если жаловаться учительнице.

Я узнал, что Любимая из прошлой школы ходит в секцию айкидо, и записался туда. Мы шли вместе с ней и её подругами оттуда. Сначала всё было гладко. А потом мы с ними двумя пошли на оперу. И там я защитил Любимую и дал этой подруге сдачи (слабо) за Любимую. Я думал, что Любимую надо защищать всегда и всеми способами. А это оказалось неадекватно. И с тех пор эта подруга начала надо мной смеяться и обзывать долдоном. И все девушки из группы айкидо теперь смеялись надо мной.

Зимой я поехал в лагерь от московского Сохнута. Там тоже была травля. Началось незаметно. В первый день мы смотрели библейский мультик, и он начал шутить про инопланетян, что они сейчас мной командуют. Я решил подыграть, и он так шутил весь вечер. На следующее утро он продолжил шутить так, и командовать. А мне надоело, и я сказал, что больше не играю в это, и не верю.

Тогда он сказал: «Не веришь в инопланетян – поверишь в людей», и начал рассказывать, какие у него бандиты – друзья, вплоть до того, что местный вожатый готов меня убить по его просьбе. Мне сказали, что если просто так хватать девушек за попу, они станут воспринимать меня, как потенциального парня. Я это делал, и в итоге ещё и девушки начали издеваться надо мной, а вожатый объяснил, что такое можно делать только по обоюдному согласию.

В первый же день в этом лагере мы собрались группой и начали создавать законы группы. Я заявил, что я – против, потому что уголовных законов и так слишком много. Сказал, потому что во мне ещё говорила травма с соседями, ведь законами и так задушили – эйблист может мучить инвалида, а тот ответить ему не может – закон же! Все остальные хотели ввести законы. Вожатый сказал, что если один человек против – законы принимать не будут. Это как в купе в поезде – если хоть один в купе не курит, все остальные тоже не курят в купе. И только потом вожатый объяснил мне, что когда ты делаешь что-то, что идёт против решения всей группы – это провоцирует травлю. Ещё одна общественная норма, которую сам понять я не смог.

Я озверел от отчаяния и сказал человеку, что угрожал мне крышей, что я так не могу, и завтра утром он не проснётся, потому что я во сне вгоню ему отвёртку куда-нибудь. Только тогда он отстал, ведь я говорил это со зверским выражением лица. Кстати, в последствии он мне говорил: «Чтобы выглядеть уверенно, сделай лицо как тогда, как когда ты нас убить хотел» Ещё один раз у меня стали отбирать вещи и хватать. Я с диким ором вывалился из комнаты. Вожатая, увидев это, хотела наказать меня, но когда я ей это объяснил, что меня довели, отстала и ушла. Хорошо было одно – добрый вожатый вошёл в моё положение, долго говорил со мной и утешал меня. И сказал, что этот преследователь – маленький тырндюк, и бояться его не надо.

С бандитом – соседом мы расставались на дружеской волне, обменялись телефонами и договорились встретиться. Встретились один раз.

А потом случилось ещё одно событие. Одноклассник из новой школы познакомился в другом лагере с моей Возлюбленной. После лагеря общался с ней некоторое время, а потом пригласил её на свидание погулять, и там они поцеловались взасос. И это было для меня первое страдание такого рода. За что? Почему? Я за ней столько лет ухаживал. А он – раз и уже целуется взасос! Как жизнь несправедлива. И тогда я окончательно осознал, какой я никчёмный по сравнению с ним. Я даже в то время пытался пригласить её в кино, или погулять, она всегда отказывала. В кино – не хочу, гулять – а что делать будем? Скучно. А ведь это было всегда. ЧТО Я НЕ ТАК ДЕЛАЮ??? Другие приглашают, и с ними идут. А мне всегда все отказывали. Почему мне? Как я знаю теперь – потому что аутисты не умеют общаться правильно, и догадываться, — потому предложить правильно не могу.

Чтобы спастись от страданий, я начинаю сочинять истории, которые являются, по сути, пересказом и вариацией «Гибели Богов» Перумова, которую тогда читал, где представлял своих друзей – хорошими героями, а соперника – главным злодеем, который в итоге проиграет. Хоть в воображаемой книжке я одолею его… И эти фантазии делали мне легче. А чтобы ещё облегчить сильные страдания, я по секрету рассказал об этом полклассу, кому хоть как-то доверял. Правда, потом он с ней расстался.

Ещё я один раз я пригласил Любимую на дискотеку, и она пошла. А там был и мой одноклассник из новой школы. И он сказал, что он подошёл к моей возлюбленной и спросил, почему она не хочет со мной встречаться. «Потому что он – Даун» — получил он ответ. С тех пор я часто называл себя Дауном. Я хотел хоть как-то с ней общаться. И когда она рассказывала о каком-то своём мероприятии, я спрашивал, можно ли туда с ней. Она всегда отказывала. А потом её одноклассник передал мне, что она говорила: «Он(я) достал. Всё время напрашивается, а отказать ему неудобно. Что делать?»
Вот это было очень обидно. Как? Что делать, чтобы быть с ней? Я пытался, а оказывается – напрашиваюсь. А всё потому, что я – Даун. Как плохо быть Дауном.

И ещё одна ужасная история на эту тему. Я не выдержал и пожаловался по телефону бандиту из зимнего лагеря на то, что Любимая с другим. Тогда он начал давить на меня, и выбил телефон и её и его, и обещал, что его побьют его друзья. И с ней поговорят. «Я не хочу, чтобы хоть один волос упал с её головы» — сказал я. «Волосы не только на голове» — сказал он.

Я бился в истерике на полу. Что же я наделал? Да, я страдаю, но они оба не виноваты! А теперь из-за меня их побьют! А я просто хотел поделиться, чтобы меня поддержали! Я не мог спать ночью. Днём я позвонил ему, и, чтобы спасти пару, наврал ему, что я это придумал. Тогда он сказал, что около школы меня завтра будут ждать, чтобы я дал им за это выкуп 100 рублей, а иначе меня изобьют так, что я стану калекой. Я пожаловался маме, и она с ним поговорила по телефону. Он обозвал меня стукачом, сказал, что все разборки отменяются. И больше мы не общались.

Однажды двое ребят из тех, кому я доверил историю про Возлюбленную с другим парнем, ему всё рассказали, и высмеяли мои чувства. После чего мы вышли, и одни из них начал мне угрожать крышей. И ударил ногой. Я достал деревянную палку, которую готовил для игрушечного кистеня – я ещё увлёкся ролевыми играми и ходил иногда в Нескучный Сад. Тогда они поняли, что я становлюсь неадекватным, велели мне успокоиться.

А после уже дружеским тоном сказали:
— Ты ведёшь себя неправильно. По правилом мужчин, если мы тебя и твою бабу обосрали, ты должен забить нам стрелку. Подраться с нами. Иначе ты не мужик.
— Хорошо, давайте драться. Но только чтобы не калечить.
— Хорошо, идём за гаражи.

Пошли мы за гаражи и начали драться. Дрались легко, и вроде всё было бы хорошо. Но вдруг приходит чужой парень, видит, что мы дерёмся, и начал всё спрашивать. Мы рассказали, что у нас стрелка. Он заступился за меня, и напал на моего соперника за девушку. А он-то как раз сейчас ничего плохого мне не делал, не обзывал и не забивал стрелы. Я это сказал. Чужой нас отпустил.

Мы собрались уходить, но он нас догнал. И заставил драться между собой. До тех пор, пока я ему не попаду каждому из двоих по лицу пять раз. А те двое, что были со мной, в школе были крутыми, а здесь испугались. И мы дрались. Я не умел драться по-прежнему, и пришлось драться долго, прежде, чем я попал каждому из них по лицу пять раз. Тогда нас отпустили, и мы пошли домой. Но перед этим местный сказал, где они собираются, и пригласил к себе. Когда уже ехали домой, я спросил у одноклассников: «Как думаете, мне к ним ходить?» «Можешь попробовать, может драться научат»

Зря я их послушал. Мне было очень страшно, это же были дворовые бандиты. Но они могли научить меня драться, а ведь слабость была моей проблемой. И они – крыша. А я, которого много кто обижал, нуждался в таких друзьях, которые могли бы набить морду за меня. Очень нуждался. Вот я к ним и пошёл.

Это было сидение у подъёзда, дворовый разговор на пошло-гомо-криминальную тему. Меня учили драться, я делал это так плохо, что надо мной смеялись. А ходили там вообще антисемиты. Я хоть сказал, что только сильно похож на еврея, а на самом деле еврей лишь на четверть, и мне это сошло. Правда, один из них, самый агрессивный, весь день говорящий, что ему скоро на стрелку, сказал мне: «А всё-таки на жидятинку похож. Ты чёрный-кудрявый, они все – тоже»

А дальше – хуже. Они начали говорить мне, что делать кое-что пошлое в подъезде при них – это круто, и все они это проходили. И сказали, что сейчас пойдём. А как им отказать, если такие и убить могут? Их позвали другие, и они ушли. А со мной остался один из самых добрых в этой компании. И я спросил его, обязательно ли это делать? Мне кажется, что это не испытание для крутых, а прикол. На что он ответил, что у них плохое настроение, потому они так себя ведут, и лучше бы мне не ходить сюда. Я ушёл, и больше не ходил туда. А через два года я узнал от ребят из нашей школы, что те ребята, от которых я ушёл, на железной дороге, что была рядом, об рельсы размозжили череп китаянке и теперь сидят в тюрьме.

Один раз я зашёл в старую школу в гости, а обратно ехал без билета в электричке. Там ко мне подошёл двенадцатилетний мальчик. Сначала он говорил со мной по-доброму. А потом он сказал, что он – фанат Сатурна Раменское, и велел мне отдавать ему деньги. У меня действительно денег не было, и я так об этом ему сказал. А он не верил, и сказал, что сейчас позовёт старшего. И я в это верил, потому что перед тем, как этот мальчик пришёл ко мне в тамбур, в сам вагон прошла толпа взрослых ребят в шарфах Сатурна. Мне очень повезло, что поезд остановился на станции-полудепо, потому что эту станцию часто поезда проходят мимо. Он пытался меня схватить, но я вырвался и выбежал из поезда. Они остались в поезде, лишь показали мне фак. А я был на этой станции на улице впервые, потому долго шёл по путям железной дороги, пока не взобрался на мост и оказался уже на нормальной улице, откуда смог поехать домой.

Я прошёл все экзамены отлично, и теперь я должен был говорить с директором. Перед этим одноклассник пил со мной пиво – а я уже стал иногда заливать горе пивом. Поэтому на собеседовании я много говорил про то, кто у нас в школе опасен, и кто опасен за школой. После этого директор и психолог, конечно, позволили мне учиться дальше, но сказали моей маме, что у меня могут быть проблемы, и, возможно, меня стоит полечить. На этом данная история закончилась.

Я очень хотел быть крутым, очень хотел ей понравиться! Она выбирает других, а не меня, что же делать? Чтобы быть крутым, я решил поехать в экспедицию, в которую ехал новый одноклассник, больше всех меня поддерживающий. Он меня взял. Я хотел быть крутым, ослеплённый любовью и забывший о том, что из-за аутизма меня все всё равно будут травить. Так и стало. Два первых дня все общались нормально. А потом меня стали дразнить, мне не понравилось, и в итоге меня травила вся экспедиция.

И был там один парень с кольцом в кепке. И он говорил, что надел кольцо туда, как знак победы в драке. И угрожал мне, что изобьёт меня так же. Травил меня, ограничивал, смеялся. Я впал в отчаяние на столько, что ходил с вилкой в кармане рубашки. Да, он сильнее меня, но если, когда он будет есть, и неожиданно вгоню ему эту вилку в глаз, он не успеет защититься. Это плохо, но он так меня довёл. А иначе я ничего не мог сделать, ведь я был самым слабым. И если я его просто ударю, он тут же уроет меня там же.

Я начал считать себя вообще недочеловеком и ходил тихий и на любые предложения отвечал, что рабам-недолюдям этого не положено. И тогда случилось то, что я считал чудом. Девушка, которая, как и все, подсмеивалась надо мной, вдруг по-доброму сказала: «Но ты тоже – человек. Хочешь, я тебя за свой счёт покормлю в кафе?»
И тут я долгое время ходил вне себя от радости. Кто-то меня считает Другом и Человеком, это так здорово!

В предпоследний день я работал на раскопках, и девушка довела меня травлей до того, что мне стало плохо. Я понял, что сил у меня нет. Я сказал, что ухожу, и дошёл до лагеря. -Делайте со мной, что хотите, но я работать не могу, у меня нервный срыв, меня все травят, — сказал я жене директора экспедиции.

Она меня пожалела:
— Я всё понимаю. Сейчас я дам тебе успокоительное, и ты поспишь. А хочешь, чтобы отойти от травли, я дам тебе банку сгущёнки за так, и ты оторвёшься?
— Я не хочу сгущёнки. Я хочу только, чтобы меня не травили.
На следующий день травля почти полностью прекратилась. Либо подействовали слова доброй женщины – не травить меня, либо испугались, что мне стало плохо из-за нервов. -У человека шиза, – говорили они.
После этого я поехал в Перетрубрг. Мы гуляли, но я ничего не замечал. Я жил в книге, которую читал.

Начался 10 класс. Я понял, что возлюбленная меня видеть не хочет, потому прерываю общение с ней и всей компанией из старой школы. Она мне один раз звонила, удивившись, почему я её не звоню, хотя, делал раньше это регулярно. Я с ней поговорил, но больше не звонил, и она отстала. У меня началась апатия. Любви не получится, я – самый презираемый. Я уже ничего не хотел от жизни, всё больше уходя в компьютер, где делал новый сюжет для игры, которым и жил.

А в школе было всё больше и больше травли. Старшеклассник начал каждый раз, когда встречал меня на перемене в коридоре, говорить, что я – его любовница, домогаться меня на словах (а один раз даже пытался слегка облапать), и говорить пошлости. И так – целый год. Я жаловался на него учительнице, она ему говорила, а он не слушал. А вдобавок к этом, младшеклассники тоже дразнить продолжали. Я уже ничего не хотел.

Зимой я тяжело заболел. У меня начался ужасный кашель. Когда я чуть-чуть поправился, и смог ходить, я попросился поехать к папе, где был хороший компьютер, и жил там один, и с утра до вечера играл. Я был так счастлив. Только я и компьютер. Как хороша жизнь, где я играю, мне весело и хорошо, и я встречаю героев, друзей, и врагов. Но врагов благородных, с которыми пафосно сражаюсь. А не мразь, которая мерзко и пошло унижает. Я был так рад находиться без коллектива мучителей. Я был так счастлив без школы, это было не описать словами. Я был так рад, что болею, и так не хотел поправляться, я так хотел провести ещё хотя бы месяц в этом компьютерном раю.

Ещё через неделю температура спала, и я пошёл в школу, хотя сильный кашель остался. Продолжался он год. Когда я ехал в метро, я кашлял сильно. И тогда я не знал правила, что когда кашляешь, надо закрывать рот рукой. И тогда бандит в метро мне это сказал, добавив, что иначе он меня изобьёт. Я так мечтал носить с собой хоть ножик, хоть отвёртку, чтобы хоть раз дать сдачи обидчику. С чем-нибудь из этого я смог быть хоть как-то защититься от вездесущих мучителей. Но мама не разрешала мне, говоря о том, что за это меня схватит милиция, приводя в пример случай, когда парень типа меня отбился от мучителей с помощью ножа, и слегка порезал их, и его посадили со шпаной, которая теперь его мучает там. К тому же ещё говорила, что и нож и отвёртку у меня сразу отберут и меня же зарежут. Я удивлялся, и спрашивал у мамы: Неужели любая шпана так хорошо умеет отбирать ножи?
А мама из-за подобных вопросов закатывала скандалы, уходя от ответа. И, чем больше я у неё об этом спрашивал, тем больше она скандалила. И меня мучила неизвестность. МНЕ, САМОМУ СЛАБОМУ, КОТОРОГО ВСЕ ХОТЕЛИ ИЗБИТЬ И ЗАМУЧИТЬ, необходимо хоть как-то защититься! Неужели я ничего не могу носить с собой? Неужели меня сразу посадят, хоть я лишь защищался? Неужели любой дворовый парень играючи отберёт у меня нож? А узнать было не у кого. То есть, и папа и бабушка говорили, что точно отберут.

В итоге я носил сначала циркуль. Я знал, что люди говорят, что какашки – заразные, и после того, как покакал, надо мыть руки. Потому я стал перед походом в школу мазать иглу циркуля в какашке, надеясь, что он станет заразный, и у того, кого я этим циркулем царапну, будет тяжёлое заболевание. Это был единственный доступный мне яд, или, по крайней мере то, чем, как я думал, можно отравить мучителей. Позже мне подарили большую железную точилку, и я носил её, как оружие, ведь она была тяжёлая, и ей можно было ударить по голове, но она с виду была не похожа на оружие. Я спрашивал у папы – химика – можно ли из подручных средств сделать яд. А папа с усмешкой отвечал, что это мои подростковые особенности, он, когда был молодой, тоже много думал о взрывчатке и яде, а потом перерос. А мне был необходим яд! Или отравить врагов, или отравить себя насмерть, чтобы не достаться милиции, которая будет меня ловить, когда я не выдержу, и убью обидчика ударом в спину.

Законы у нас были ужасные. Что я могу сделать с обидчиком? В честном бою я ему ничего не сделаю. Все советовали дать ему по морде. Да, неожиданно сделать это я мог. Но ведь он же тут же оправится, и тогда мне было не жить. А если я его ударю до слома ноги или потери сознания, он потом вылечится, подстережёт меня и будет делать со мной во дворе всё, что хочет. Родители мои разбираться с ним боятся, учителей, которые регулярно ему говорят, чтобы прекратил, он не слушает. То есть, единственное, как я мог спастись от него, это убить или покалечить его навсегда. А за это сажают, даже не думая, что этот преследователь делает мою жизнь невозможной и мучает и домогается меня каждую перемену. То есть, меня мучают, а если я его убью, меня ждёт тюрьма – ад. Поэтому я долго думал о том, как покончить с собой, чтобы не попасть в лапы милиционеров.

Я уже рассматривал вариант выпрыгнуть из окна высотного дома. Главное – добежать до него, прежде чем меня схватит милиция. Или петарды. Да, это игрушки, но если их облить маслом, наполнить квартиру газом и связать миллион штук, они смогут бумнуть меня насмерть. Главное, чтобы насмерть, потому что я часто слышал рассказы, как любая бумчатка не убивала людей, а калечила. А тогда от системы ждать пощады не приходилось. Я спрашивал у знакомых, как можно самому задушить себя, ведь уже в тюрьме у меня не будет ничего, кроме моих рук. А ещё я вспомнил, что ранее, в лагере, ребята любили затягивать себе шею шарфом, получая наслаждение от нехватки воздуха, и кто-то даже терял сознание от этого, поэтому они делали такое всегда по парам, где второй следил, чтобы первый не задохнулся. И если я правильно понял всё это, значит, у меня есть способ безболезненно покончить с собой! А уж в тюрьму-то шарф пронести можно. Я тренировался задерживать дыхание, чтобы уметь переставать дышать по своей воле – это был бы идеальный способ покончить с собой в тюрьме, чтобы избежать ада. Но, к сожалению, у меня не получалось. Эх, я бы тогда всё отдал за возможность уметь умирать по своему желанию. Тогда я бы смог не боятся тюремного ада, и дать отпор обидчику!

Один раз я шёл из школы домой, и вдруг, недалеко от метро, ко мне подошли две девушки, и по-доброму со мной заговорили. Они назвали имена, и где учатся. И я размечтался – неужели со мной кто-то готов общаться по-доброму?
Зря. Потому что вскоре к нам подошли несколько парней и спросили: «Чего к девушкам пристаёшь» Я сбежал, и псишня на неделю была мне обеспечена. Они могли оказаться там снова, да ещё я рассказал им, где я учусь. Поэтому я оторвал гирю от ходиков, привязал её к верёвке и носил с собой эту неделю.

А потом травля домогателя перешла грань. Однажды подошёл ко мне парень на класс младше и дал мне его беджик. Я его одел и ходил с ним по коридору. Домогатель тут же пришёл. Я выбросил беджик и убежал. Он заставил меня вернуться, мы вернулись и он поднял свой беджик. А на следующий день он мне сказал: «Вот ты вчера носил мой беджик, поэтому дай мне свой» Я дал. А он на следующей перемене вернул мне его. Теперь на нём была написана куча фраз, что я – пассивный гомик, и соска. И к моей фотографии был подрисован член. Я сглупил, и за полчаса в туалете с ручкой стёр всё это. А надо было в таком виде показать учительнице. А я пришёл позже, и она сказала:

— Ничего делать не буду, я обещаю тебе в следующем классе новый хороший беджик, а пока ходи с этим.
Она меня обманула, я ходил с этим беджиком до конца школы.

Я зверел с каждым днём, и через месяц, на День Победы, я решился. Мы сидели и смотрели школьный спектакль касательно Победы, я был с мучителем рядом, и наступил ему на ногу. Он заругался. После урока он в коридоре ударил меня ногой, и заявил, что я буду сосать у него своим беззубым ртом. Я взял обувь, чтобы хоть чем-то его огреть. Я выбежал на улицу, где он был, взял точилку, и начал дурным голосом орать на него: «Моя тётя – судья! Чтобы твоя мать сдохла, пидор», и всякое в этом роде. А он смеялся с фразой: «Только не бей меня, боюсь» Я взял в помойке арматуру и начал за ним гоняться. А он заслонялся другими ребятами, которые говорили: «Попадёшь в меня – дам по морде сильно» Я буйно гонялся за ним до тех пор пока его друг, и подпевала в сексперследовании сказал мне: «Всё, отстань от него, ты – мужик, ты доказал»

Я ехал домой в дикой трясучке. Это был пик. Я обзвонил всех друзей с просьбой разобраться с ним, но никто не хотел помогать, ведь по факту он меня даже не ударил сильно. Я пожаловался папе, а он только прочёл мораль: «Мы – интеллигенты, и физическая драка – не наша сила» А какая, блин, наша? Как мне защититься от него? Дома за выходные я извёл маму этим вопросом. Она поставила на уши учителей. И только когда учитель отвёл этого сексманьяка, и сказал ему наедине:

— Ты же сейчас заканчиваешь школу и хочешь в институт. Ты ведь не хочешь, чтобы тебя сейчас затаскали по милициям, вместо института. Тогда отстань от него.
И только это подействовало, правда, он долго пытался их убедить, что это я – невменяемый, что я взял и стал просто так бегать за ним с камнем. Он стал игнорировать меня. Это было здорово. Я об этом узнал уже после, ведь в первый день я снова пришёл с гирей, и ждал хоть одного обидного слова от него, чтобы подойти со спины, и раздробить гирей ему ключицу, терпеть я уже просто не мог. На этом данная травля закончилась, но сделала мне ужасну травму, которая мучает меня до сих пор, а тогда я вообще меня трясло из-за этого в течении трёх лет, и я всё искал ребят, которые могли бы за деньги его избить, но никого не нашёл. Я очень долго боялся регистрироваться в соцсетях, и заходить в группы, которым увлекаемся мы оба, я думал, что он меня найдёт, и разведёт на весь Интернет рассказы о том, что я – его девка.

Лето. Хорошо хоть, мама поняла, что меня не надо отправлять на дачу. Я поехал снова в экспедицию, ведь надежда научиться общаться ещё тлела. Или я просто хотел, чтобы мог кому-то похвастаться, что летом я был в компании, а не сидел один дома за компьютером. В экспедиции руководитель провела работу с ребятами, поэтому меня почти не травили и не обзывали. Хотя иногда через палатки слышал много обидного про себя. И грустил, что уже много ребят было по парам, а меня, недочеловека, естественно, никто не примет даже за потенциальную пассию.

Потом я поехал в лагерь от Еврейского Центра Искусств в Венгрию через Украину и Румынию. Неудачи начались ещё в поезде. Так всегда – при первой встрече люди ещё не понимают, что я – дебил, и общаются нормально. Меня пригласили в купе знакомиться. Дали водки. До этого в экспедиции я пил много самогона и мне ничего не было, видимо, он был слабоалкогольный. Потому я перебрал водки и меня вырвало прямо на стол в купе. И вот, я уже «звезда» провалов. Некоторые меня весь лагерь называли «Блевотный».

Мы ездили, и я уже стал держаться отдельно. Потом гуляли по городу, и популярная девушка стала говорить со мной о мультиках, и обо всём. Я почуял неладное, но продолжил с ней общаться. И только когда она сказала, что для того, чтобы ей понравиться, мне надо надуть шарик (а шариком был презерватив), иначе она обидится, я ушёл от разговора. За порядком там вообще не следили. Были там ещё две ужасные девушки, которых мы прозвали Рыболовками. Потому что они любили с издёвкой спрашивать: «Как дела?», и получив ответ: «Нормально», отвечали: «На рыбалку»

Они всё время подходили ко мне и трогали. Из-за них мне приходилось не чистить зубы – это надо было делать на улице, а когда тебя трогают сзади – это невозможно. И не только ко мне – ещё двоим ребятам – один из них был слишком толстый, а другой – с заячьей губой, которые сидели перед Рыбловками, приходилось сидеть, обернувшись, потому что Рыбловки их трогали. «Вожатый, сделайте что-нибудь» — орал парень с заячьей губой, но вожатый его игнорировал, хотя, всё прекрасно слышал. Я ужаснулся, и ещё в Украине жаловался маме, и упрашивал вожатую отправить меня домой, но она сказала, что нельзя.

И был у меня один лучший друг, который утешал меня, обещал помощь, и говорил, что у меня большое будущее.
Всегда в плохом настроении, я бежал за поддержкой к нему, и он помогал. Я был счастлив. Неужели, в этом море зла я нашёл идеального друга? Потом этот друг стал предлагать мне просто так CD-плеер. Я почуял неладное, и отказался. А потом его поймали за воровством из чужого домика и избили. Оказалось, до этого он успел много кого обворовать, и плеер, предложенный мне, тоже был ворованным. С тех пор он стал замкнутым, и мы почти не общались. Ну почему только такой человек может дружить с олигофреном?

Когда приехали в Венгрию, Рыболовки снова приставали ко мне. Сначала они достали трогать, и тогда я сам сел сзади одной из них и вломил ей щелбан. Тогда она подняла вой, что я её ударил. А потом пристала ко мне на территории лагеря. Я крикнул ей: «Иди на —!», потому что она меня уже довела. И за оба эти случая неразобравшийся вожатый делал мне жёсткие втыки. Правда, через год он со мной подружился. Позже я разобрал вещи у себя в домике, и нас позвали в другое место. А когда я вернулся, Рыболовки запихнули мои вещи в туалет. Я озверел, ворвался к ним в комнату, и всё раскидал. Был скандал. Хорошо, что с ними жила вменяемая девушка, заставившая всех нас говорить нормально. Я тогда и сказал, что я – самый несчастный и самый тупой дебил в мире, и я хочу только умереть, у меня ничего не будет, я ничего не могу, и живу везде только за счёт мамы и за счёт того, что всё время стучу ей, либо учителям, и я умоляю оставить меня в покое, а иначе я продам свою квартиру и закажу их у друга-скина. Разговор закончился хорошо. Произошло Чудо, потому что после этого я подружился с Рыболовками.

Поскольку из-за подколов я боялся общаться со старшими, я дружил с пятиклассниками, они хотя бы не угрожали, и я всегда селился с ними в домиках. Но тут было другое. Они сначала угостили меня мороженным. А потом всё время шантажировали и манипулировали, чтобы я отдавал им всё и делал всё для них, и всё им говорил. И я вёлся, ведь они хотя бы дружелюбно общались. Правда, потом, после лагеря, один из их шантажом и давлением вырвал из меня обидные факты моей биографии и использовал их против меня. Я перестал с ним общаться, но он названивал мне ещё два года. Я демонстративно холодно с ним разговаривал, говорил, что занят. В итоге моя мама сказала ему, что я больше не хочу с ним общаться, и он со временем отстал.

Начался 11 класс. В целом, стало полегче. Класс старше меня, с врагами, закончил школу, а остальных периодически заставляла оставить меня в покое учительница. И вот тогда начались хорошие чудеса. Год назад в школу пришла девушка, в которую я влюбился. Но я даже боялся к ней подойти. А тут вдруг оказалось, что после лагеря нам ехать в метро вместе. И вот тогда она заговорила со мной. И это было Чудо, Рай. Правда, она всё равно держала меня на расстоянии, и никогда не позволяла танцевать с ней на белых танцах, всегда говоря, что устала.

А весной у неё начались отношения. Она целовалась взасос с парнем часто. И я не выдержал страданий, когда она всю дискотеку целовалась с парнем, сидя у него на коленях. Купил первую свою пачку сигарет, и стал курить всерьёз. До того только иногда просил сигареты у других. И курю до сих пор.
Выпускной, всё прошло гладко, школа закончена, прощание на дружеской волне, кстати, я перед выходом поцеловал всех одноклассниц и учительницу, и считаю это своим достижением.

Поскольку здесь нужно было рассказать только о школе, повествование прекращаю. Но дальше мне пришлось пережить ещё много ужасов, хотя и чуть менее страшных.