Источник: Jim Sinclair’s Web Site
Я не знаю ни одного правозащитника из сообщества инвалидов, который выступал бы против доступности инклюзии. Те, кто защищают права инвалидов, считают, что у людей с инвалидностью должна быть возможность идти куда угодно и заниматься чем угодно, и что им должно быть открыто все, что открыто остальным членам общества. Даже самые строгие критики инклюзии будут возражать, если школы и другие общественные заведения будут и дальше заниматься исключением и сегрегацией тех, кто хочет инклюзии. Инклюзия должна быть доступна для любого, кто ее выбрал.
Тем не менее, в сообществе инвалидов есть предположения о том, что инклюзия не всегда является лучшим вариантом для любого человека с инвалидностью, и что обязательная инклюзия может быть так же опасна, как и обязательная сегрегация. Вот некоторые из этих опасений:
1) Зацикленность на том, чтобы быть рядом с неинвалидами, содержит предположение, что находиться рядом с инвалидами (с такими же, как мы сами), менее желательно. Это обесценивание инвалидов становится более заметным, когда говорят о важности моделирования типичного поведения (т. е. поведения неинвалида). Нахождение с инвалидами автоматически считается нежелательным, потому что от них мы могли бы «подхватить» еще больше характерного для инвалидов поведения. Даже когда нам на это не указывают прямо, нам часто указывают на важность общения с некоторыми знакомыми просто потому, что эти знакомые не являются инвалидами. В этом сообщении невозможно ошибиться — инвалидов считают менее ценными знакомыми, чем неинвалидов.
2) Сторонники инклюзии часто обращают больше всего внимания на то, что инвалиды, благодаря инклюзии, якобы должны научиться выглядеть и действовать более нормально. Иногда это происходит, но из опыта многих людей с различными видами инвалидности следует, что цель «выглядеть настолько нормально, насколько это возможно» часто достигается за счет способности функционировать настолько хорошо, насколько это возможно, учитывая инвалидность. Для адаптации, аккомодации и для того, чтобы делать то, что надо, несмотря на инвалидность, часто надо делать вещи не так, как их делают люди без инвалидности.
3) Как сказала Донна Уильямс: «нормально находиться в компании других, похожих на тебя». Когда люди с инвалидностью проводят все свое время в инклюзивной среде, особенно те из нас, у кого необычные виды инвалидности (вроде аутизма), у них остается мало возможности находиться в компании себе подобных, или такой возможности не остается вовсе. Чаще всего, это увеличивает, а не предотвращает чувство изоляции и отчужденности.
4) Просто находиться рядом со сверстниками неинвалидами не означает создавать взаимоотношения, основанные на понимании. К примеру, если в инклюзивном классе есть глухой ученик, крайне маловероятно, что слышащие ученики — и даже большинство преподавателей — начнут бегло общаться с ним с помощью жестов. Поэтому возможности для естественной коммуникации будут очень ограничены. Требование для взрослых переводчиков способствовать общению сверстников не является полной социальной интеграцией.
5) Находиться среди «обычных» сверстников — это значит всегда натыкаться на то, что некоторые вещи кажутся вам более сложными, чем другим, всегда больше нуждаться в помощи и всегда работать усерднее, чем другие. При этом ваш прогресс не будет быстрым. Это явно не способствует развитию положительной самооценки.
6) Инклюзивные условия, чаще всего, разработаны людьми без особых потребностей для людей, у которых эти потребности есть. Не всегда есть возможность удовлетворить все потребности всех людей с различными видами инвалидности, особенно если люди, создающие это пространство, не понимают, в чем заключаются потребности инвалидов, и почему их важно учитывать. В результате качеством образования жертвуют ради идеала инклюзии.
Например:
а) Слепые ученики, обучающиеся по инклюзивной программе, обычно получают меньше инструкций по ориентации и мобильности, чем слепые ученики в специальных классах для слепых. В обычных школах таких учеников часто вообще не учат Брайлю.
б) От глухих учеников могут ожидать, что они будут использовать речь и читать по губам слова во время любого общения, даже если это значительно ухудшает понимание.
в) Чаще всего, у глухих учеников меньше возможности изучить и использовать язык жестов в инклюзивной школе, чем в специальной школе для глухих, что может привести к долгосрочным проблемам с коммуникационными навыками.
г) Даже если глухой ученик свободно владеет языком жестов и рядом находится переводчик, скорее всего, он пропустит много информации в классе, потому что невозможно одновременно смотреть на переводчика, просматривать наглядные пособия, которые показывает учитель, и выполнять задания.
е) Для людей, чья инвалидность включает себя различные сенсорные проблемы, к примеру, для аутистов, инклюзивное пространство часто превращается в кошмар из-за продолжающейся сенсорной бомбардировки, которая мешает учебе и причиняет постоянную боль и дискомфорт.
ё) Лично я провел всю свою учебную карьеру — с дошкольных классов до аспирантуры, в классных комнатах, свет в которых не оставлял никакой возможности для чтения. Если бы у меня не было способностей и помощи родителей, которые помогли мне научиться читать дома, я бы вообще не научился читать.
7) Учителя и руководители учебных программ, скорее всего, будут неинвалидами. У тех, кто занимается по специальным программам, обычно есть персонал с той же инвалидностью, что и у них. Это важно не только для того, чтобы персонал понимал нужды учеников. Это важно для того, чтобы у учеников были ролевые модели успешных взрослых людей с инвалидностью, занимающих руководящие должности. Я лично общался с тремя разными детьми —двоими глухими и одним аутичным — живущими в разных странах, которые, независимо друг от друга, пришли к выводу, что люди с их инвалидностью должны умирать до достижения совершеннолетия. Они думали, что умрут до того, как повзрослеют , из-за того, что они никогда не видели никаких взрослых, похожих на себя.
Нейроразнообразие 